Союз нерушимый
Шрифт:
– Не хочу, - кивнул я.
– Действуй.
Конструктор провела меня уже знакомыми коридорами - плакаты, цветы, портреты, лозунги, стены с панелями из настоящего дерева, паркет, ковровые дорожки.
Я внимательно следил за тем, куда мы движемся, сверяясь с планом, который прислал Унгерн. Всё-таки стерва была на своей территории и могла завести куда угодно. Не хотелось зайти в неприметную дверцу и обнаружить десяток направленных на меня автоматных стволов.
Но, несмотря на подозрения, Платонова шла точно к лифту, не делая попыток свернуть или сбежать. Правда, один раз она споткнулась, из-за чего я едва не нажал на спуск и не выпалил ей в спину дуплетом. Лифт оказался рядом, лестница - чуть дальше по коридору. Конструктор, наградив меня испепеляющим взглядом, провела запястьем рядом с пластинкой и дверь открылась. На миг мне показалось, что она бросится внутрь и уедет наверх, оставив меня наедине с толпой солдат, но этого не случилось: женщина, без помады потерявшая восемьдесят процентов своей и без того невеликой привлекательности и похожая на постаревшую до срока колхозницу, сделала рукой приглашающий жест:
– Заходи.
Я повиновался, Платонова, в очередной раз посмотрев на меня взглядом убийцы, нажала на кнопку двадцать третьего этажа. Двери закрылись, лифт дважды дёрнулся, то отправляя мою кровь в пятки, то загоняя в самую макушку.
Мы очутились в небольшом тускло освещённом холле - ни следа от былого уюта. Синие стены, грязный потолок, мигающие с характерным жужжанием лампы дневного света. И пятеро солдат, охранявших двустворчатые стальные ворота-вход, - не простые клоны-стрелки, а тяжело бронированные гвардейцы. Чёрная форма, гладкая панцирная броня, шлемы, маски, пояса с подсумками. И укороченные ручные пулемёты, стволы которых смотрели прямо в двери лифта.
К горлу подкатил ком, который я судорожно сглотнул.
– Свои, - пробурчала Платонова, и чёрные богатыри опустили оружие, давая нам возможность пройти. Я начал нервничать: достаточно было всего лишь одного кодового слова для того, чтобы охрана нас пропустила и атаковала в спину. И вполне возможно, что оно уже было произнесено. Я деликатно кашлянул, и Платонова, почувствовавшая спиной ствол обреза, скрытый под полой шинели, верно истолковала намёк.
Массивные двери разъехались в стороны с зубодробительным скрежетом. Впереди располагался широкий белоснежный коридор, сразу же вызвавший ассоциацию с таким же на Лубянке - замутнённые стёкла, яркое освещение, при котором лицо Платоновой стало выглядеть ещё уродливее, и стерильная чистота вокруг.
Правда, впечатление изрядно попортил прилепленный на скотч кричаще-красный плакат "Советский учёный - кузнец Победы".
Я вертел головой на триста шестьдесят градусов, высматривая возможную засаду или ещё какую-нибудь подлянку: глупо рассчитывать, что главный конструктор будет паинькой и не попытается подстроить гадость. То, что этого не произошло до сих пор, лишь усиливало тягучую липкую тревогу. Мы остановились у ворот - дверьми назвать эти могучие стальные створки в капитальной стене язык не поворачивался.
– Мне нужны гарантии, - заявила Платонова перед тем, как открыть.
– Что?!
– опешил я от такой наглости.
– Какие тебе ещё гарантии?
– Гарантии сохранения жизни. Что тебе помешает пристрелить меня после того, как ты найдёшь Тильмана?
– Врождённое благородство, - ухмыльнулся я под маской.
– Необходимость выбраться. А также тот факт, что после Тильмана я возьмусь за тебя и буду спрашивать о множестве интересных вещей.
Платонова ощерилась:
– Ах, он мелкий сукин...
– Кто?
– полюбопытствовал я.
– Тот, кто меня подставил, - сквозь зубы процедила женщина.
– Открываю, заходи. Надеюсь, сотрудничество со следствием мне зачтётся, товарищ майор, - кисло улыбнулась она, сверкая глазами, полными ледяной ярости.
Платонова сделала движение запястьем. По её лицу пробежала сетка сканирующих синих лучей, а в двери открылся небольшой окуляр размером с дверной глазок. Конструктор посмотрела в него, внутри что-то вспыхнуло - и двери поползли в стороны, открываясь ровно настолько, чтобы прошли два человека. Внутри ничего не было видно из-за полутьмы.
Я повторил давешний жест Платоновой, приглашая её войти первой.
Когда мы сделали несколько шагов за порог неизвестного зала, ворота точно также плавно и бесшумно закрылись, а где-то далеко-далеко, казалось, что за километры от меня начали загораться, изредка мигая, лампы дневного света. Одна, вторая, третья. Ближе и ближе, ближе и ближе. Свет приближался, отражаясь на гладком белом полу, а я старался не испугаться и прогнать страх из-за кажущейся неправильности происходящего.
На фоне беспощадного химического света появлялись угловатые аспидно-чёрные силуэты, превращавшиеся постепенно в столы, терминалы, механические манипуляторы, каталки, пробирки, шкафчики с документами и контейнеры.
Сначала, посмотрев на один из блестящих столов, где лежала куча электронного мусора, медицинских инструментов и скомканный кусок ткани, я подумал, что тёмные пятна - это всего лишь глубокие и резкие тени. Но нет: с непередаваемым ощущением захлопнувшегося капкана я понял, что это была запекшаяся кровь. Свет включился полностью, глаза привыкли, и я громко выругался. Стен исполинского зала-операционной не было видно: их загораживали десятки, если не сотни увитых трубками и проводами шкафов и чанов, где в розоватой жиже плавали создания, слишком похожие на человека и оттого ещё более уродливые.
Отсутствующие или лишние конечности, шишковатые выросты то тут то там, по два и более лица в самых неожиданных местах, голова взрослого на микроскопическом тельце зародыша... Настоящая кунсткамера, бесчисленные сочетания самых отвратительных мутаций. И, словно для подчёркивания жуткой фантастичности зрелища, все тела были покрыты странными хромированными приспособлениями, а капсулы, в которых они содержались, подсвечены мириадами разноцветных диодов. Помимо них возле каждого шкафа в воздухе кружилась ярко-синяя голограмма, показывавшая температуру тела, давление и десятки других показателей, мне неизвестных. Лаборатория безумного учёного.
А вдали, практически в центре на постаменте стояла самая странная боевая машина из тех, что я когда-либо видел...
– Ты идёшь?
– мрачно спросила Платонова.
Я кивнул, хотя было большое желание сказать "нет" и сбежать подальше от этого чёртового завода. Если Унгерн здесь, в одном из чанов, то мне определённо его жаль, даже несмотря на подозрение, что именно он организовал всю веселуху с обстрелом Конторы.
Главный конструктор вела в противоположный конец зала, мимо той странной машины на постаменте. Когда мы поравнялись, я смотрел на неё во все глаза, не понимая, что это, для чего нужно и какой извращённый разум мог вообще такое придумать.