Союз нерушимый
Шрифт:
Я повёл стволом обреза в сторону - и Платонова, фыркнув, отошла.
– Ты ведь докопался до архива депутата, я прав?
– полюбопытствовал Унгерн.
Я кивнул:
– Да. Что ты хотел мне рассказать?
– О, отлично. Ты и сам почти вплотную подошёл к... Короче, рассказываю. Я работал на этом заводе после университета. Инженер, молодой специалист, все дела. То подай, это принеси, зарплата никакая, - ну да это везде так. Всё началось с того, что как-то раз меня к себе вызвала мадам конструктор и после разговора об адаптации в коллективе в очень жёсткой форме оттрахала.
Я перевёл удивлённый взгляд на Платонову, она приподняла бровь:
– Хорошо, ты похвастался. Что дальше?
– Не сказал бы, что подобным стоит хвастаться, - возразил Унгерн.
– Так вот, товарищ майор, после этого меня ждало повышение, более ответственная работа, регулярный доступ к телу и так далее. Я думал, что это из-за моего невероятного интеллекта, харизмы и животного магнетизма, но потом оказалось, что ради всего этого мне нужно будет выполнять всякие тёмные поручения. Например, заниматься промышленным шпионажем на постоянной основе. Или летать на фронт чтобы лично передать подозрительное письмо генералу Захарову... Да, Катюша?
– спросил он у конструктора. Её лицо перекосило от ярости: похоже, обращение ей не понравилось.
– Также - я хочу отметить это отдельно - ездить в Загорск-9 и там вживлять в систему управления некий аппарат, назначения которого не знаю. А потом мне сделали предложение, от которого я не мог отказаться: стать испытателем "Лобачевского" - железки, которая сделает меня самым умным человеком в мире. Всё было подготовлено, я лёг на операционный стол и очнулся тут, в этой дряни. Мне сказали, что эксперимент провалился, и теперь меня будут лечить - и "лечили", очень долго, больно и мерзко...
– электронный голос содрогнулся, и я вместе с ним. Платонова стояла с застывшей полуулыбкой на лице.
– Но они не учли, что я всё-таки стал умнее и всё понял. Понял ещё до того, как... Это трудно объяснить, товарищ майор, но меня использовали в качестве... Хмм... Проводника. Да, это верное слово. К моей голове подключалось что-то...
– пауз стало слишком много, видимо, даже сверхинтеллекту было сложно подобрать слова, чтобы верно объяснить произошедшее.
– Если судить категориями физического мира, то это нечто огромное. Огромное и безликое, как гора. Да, точно, гора. Просто огромный кусок серого камня. Он использовал мой мозг, мой голос, мой разум, мою, чёрт побери, личность!
– последние фразы Унгерн прокричал на всю лабораторию.
– И это было нереально больно. Я мало что помню из тех подключений, но там были вы, товарищ майор, и вы искали меня, верней, того, кто убивал моими руками депутатов.
"Моими руками", - мысленно отметил я.
– Это ты меня освободил?
– Нет, это он, другой. Обстрел Конторы - тоже его идея. Простите. Технически это был не я. Это как... шизофрения, наверное. Другой человек управляет твоим разумом, а ты сам сжался в тёмном углу, боишься и умоляешь, чтобы всё скорей закончилось.
Я задумался.
– Между моим освобождением и обстрелом Конторы он подключался к тебе? Делал что-то?
– Да, - сказал Унгерн.
– Он передавал какие-то зашифрованные сообщения. К слову, это ему зачем-то понадобилось гнобить НИИ Робототехники. Не знаю, почему. Правда.
– А что за "большой концерт"?
– задал я, пожалуй, самый животрепещущий вопрос. Убитые депутаты как-то сами собой отошли на второй план.
– Что?
– не понял поначалу Унгерн.
– А, простите, у меня из-за всего этого железа и генетических вывертов очень плохо с образным мышлением. Мозги набекрень, хе-хе.
Я нервно хихикнул вместе с человеком, чей изуродованный мозг покоился в чане с розовой жижей.
– Не знаю, товарищ майор, - тело Унгерна слегка дёрнуло плечами, словно пожимая ими, и я с трудом сохранил здравый рассудок.
– Правда, не знаю.
– Ты же самый умный человек на земле, давай же, напряги извилины!
– прикрикнул я. Мне хотелось выспросить как можно больше, но верить сказанному или нет - вот в чём вопрос.
Мозг в банке, напичканный чёрт-те чем, к тому же, контролируемый Разумом: кто разберёт, что реально, а что почудилось в химическом сне? Нельзя было точно сказать, кто со мной говорит. Может быть, тевтонец сейчас под контролем, и всё это - чья-то игра, цель которой направить меня по ложному пути и выиграть время для подготовки Большого Концерта.
– У меня есть лишь догадки, товарищ майор, а этого явно недостаточно. Я - не КГБ-шник, я не проводил никогда расследований, поэтому честь делать выводы оставлю вам, уж извините. Генерал Захаров, тот, который Вячеслав Сергеевич, командующий двести первой стрелковой дивизией в Нормандии. Потрясите его и вот эту вот... Даму. А я сказал всё, что мог, и, думаю, заслужил отдых. Мне больно. И с каждой секундой всё больнее.
Я выразительно посмотрел на Платонову. Она сжала зубы так, что заиграли желваки.
– Ты представляешь, куда вообще попал?
– спросила она.
– Я могу сказать тебе всё хоть сейчас, но как ты отсюда выберешься?
– конструктор засмеялась.
– Не думал? Маскировка сработала один раз, но твоя сержантская шинель не поможет выйти. Этот завод - крепость. Тут повсюду солдаты. И ты сам прекрасно понимаешь, что тебе не выбраться.
Да, я понимал. Тут она была совершенно права.
– Так что сдай оружие, и я могу гарантировать тебе жизнь и тёплую камеру. Либо, если согласишься нам помогать, будут совсем другие условия. У нас мало людей в Конторе, ты был бы чрезвычайно ценен.
Признаюсь, на мгновение я едва ей не поверил. Поддаться искушению, сдать оружие и стать осведомителем, надеясь вести свою игру? Заманчиво, даже очень. Но я знал слишком много. И если бы меня поставили на место Платоновой, то я предпочёл бы убрать такого неудобного человека, будь он хоть трижды ценен в качестве агента.
– Не хочу прерывать ваши шпионские игры, но отключите меня уже, будьте так любезны, - устало попросил Унгерн.
– Там, в середине панели, под стеклом красная кнопка. На фоне железки, выкрашенной в чёрно-жёлтую полоску. И пусть конструктор введёт пароль.
Платонова громко рассмеялась.
– Конечно. Я с огромным удовольствием убью это.
– "Это"?
– переспросил Унгерн и саркастично добавил: - Как грубо! Помнится, дорогая, ты говорила мне другие слова, более нежные.
– Какие бы ни говорила, любовь прошла, - она улыбнулась.
– Гадость, - прокомментировал Тильман.
– Без помады ты выглядишь просто отвратительно, - он коротко хохотнул.
– Всё! Я облегчил душу и готов отправляться к свету в конце туннеля. Увидимся в... Эм-м... Не знаю, куда вы, марксисты-материалисты, попадаете после смерти?
– Ага, - Платонова прикоснулась к запястью и хищно ухмыльнулась.
– Обязательно, сладкий.
– Что ты...!?
– закричал Унгерн.
– Нет!
Стеклянная дверь "шкафа" резко распахнулась, сбив меня с ног и обдав вонючей слизью. Тело Тильмана выскочило оттуда и, поскользнувшись в луже, тут же распласталось на полу. Мозг, свисавший на проводах и трубках, шмякнулся рядом вместе с гирляндой железяк, которые были в него вживлены. Одна из них отвалилась и укатилась под ближайший стол. Я перевёл взгляд: Платонова бежала к выходу, вызывая подмогу.