Создать Веру - убить Веру
Шрифт:
Все вновь прибывшие должны были в обязательном порядке пройти нечто подобное регистрации и получить разрешение от старшего по поселению, в роли которого обычно оказывался самый решительный, умный и отчаянный головорез, который доказывал свое право на командование наиболее простым способом, подавляя силой всех конкурентов, пока не появлялся другой, еще более жестокий и беспощадный. Решение о том, принять в общность вновь прибывшего или не принять, большей частью основывалось на том, насколько ему понравился или не понравился новичок. Этим же критерием определялось и место в иерархии. Не согласному с
Самовольно же вселившегося в нору смерть ожидала немедленная и неминучая.
Я обо всем этом знал, но это было единственное место, где мы могли попытаться пережить ночь.
Пустую нору я отыскал довольно быстро. Правда, было неясно, насколько она просторна, и вместимся ли мы там вдвоем. Однако времени на выяснение этого уже не было, и я показал чужеземцу, чтобы он вползал внутрь, одновременно приложив палец к губам и красноречиво проведя ребром ладони по шее.
Он опять ничего не ответил, но покорно полез в нору. С запоздалым сожалением: «И какого черта я во все это ввязался?» — я протиснулся вслед за ним. Нора была небольшая, и мы с трудом в ней поместились.
Мы лежали лицом к лицу. Неожиданно я обратил внимание, что его лицо в темноте как-то странно светится. Едва заметное голубоватое мертвенное сияние исходило от его впалых щек, высокого лба, хрящеватого носа, пробиваясь сквозь корку многодневной грязи. Он лежал с закрытыми глазами, но, казалось, даже через веки пробивался этот холодный свет. Мне стало не по себе, я попытался немного отодвинуться.
Он открыл глаза, и я до боли сцепил зубы, стараясь не издать ни звука — его глаза полыхали тем же светом, только более ярким и пронзительным.
Наверно, я все-таки что-то пробормотал, потому что он опять закрыл глаза, и сияние исчезло, как бы втянулось внутрь лица.
Больше всего мне хотелось выскочить из норы и бежать куда глаза глядят. Что было страшнее: удавки и ножи снаружи, или этот пугающий чужеземец здесь, внутри — трудно сказать. Однако он больше не открывал глаз, сияние не появлялось, и я успокоился. Все-таки опасность снаружи была намного реальнее.
ОН
Голубой свет, струящийся временами от моего лица, был, в прямом и переносном смысле, подарком небес.
Восьмой год моего пребывания в далеком тибетском монастыре подходил к концу. Та неведомая сила, что сорвала меня в пятнадцатилетнем возрасте из родных мест и заставила исколесить неисчислимое количество земель, стран и народов, казалось, оставила меня в покое. Моя душа жила в мире и согласии с окружающим. Передо мной открывались все новые и новые просторы. Мир людей с их мелкими страстями, с их пороками, грязью и бессмысленностью остался далеко позади, его очертания все более и более стирались из моей памяти.
И вот все круто переменилось. Это произошло вечером во время моей очередной медитации. Как рассказывали позже очевидцы, чистое и безоблачное небо (впрочем, в горах это бывает) прорезала яркая ослепительная стрела. Молния ударила в камень, у основания которого я сидел. Вспыхнуло голубое сияние, которое охватило и камень, и меня.
Когда монахи подняли меня, я не подавал признаков жизни, сердце не билось. В Тибете в таких случаях не спешат с погребением. Меня оставили лежать в келье. На третий день я пришел в себя.
Но, когда я вышел из кельи, первый же встреченный мною монах поспешил уйти прочь. Во дворе скоро собрались почти все обитатели монастыря.
Пришел и настоятель. Он долго и внимательно смотрел на меня, потом велел всем разойтись. Ушел и сам. Остался лишь мой Учитель.
— От тебя исходит тот же свет, что и от молнии, ударившей в камень. Это знак, что ты выбран небесами.
— Выбран? Для чего?
— Об этом тебе небеса сами скажут. Научись лишь понимать их язык.
— Как?
— Этого я не знаю. С этого момента я больше не являюсь твоим учителем.
— Почему?
— По той же причине. Никто не имеет права учить того, кого выбрали небеса.
— Скажи хотя бы, что я должен теперь делать?
— Ждать… Сходи посмотри на камень — там остался знак. Думаю, это тот самый знак, который не только определит твою судьбу, но и пути мира.
* * *
На той стороне камня, возле которой я сидел, медитируя три дня назад, был выплавлен крест размером чуть более человеческой фигуры. Я подошел ближе, протянул руку и коснулся изображения. В тот же миг крест засветился тем же голубоватым светом.
— Убедился?
Я взглянул на Учителя. Он повернулся и неспешно пошел в сторону монастыря.
На следующий день свет, исходящий от моего лица, исчез. Две недели я продолжал ходить к камню. Я садился на свое место, пытался медитировать, но у меня ничего не получалось.
И вот наступил день, когда я проснулся с четким и ясным пониманием того, что сегодня я должен покинуть монастырь. Я зашел к Учителю, чтобы сказать ему об этом.