Создатель ангелов

Брейс Стефан

— Иисус мой, я знаю, что не только Пилат приговорил Тебя к смерти, — начал читать пастор из молитвенника, — и мои грехи привели Тебя к ней…

Мысли Лотара смешались. Он думал о своем сыне Гюнтере. Но также и о другом сыне, который должен был скоро появиться на свет и который будет похож на Гюнтера. Но все же у него были сомнения. Как в прошедшие месяцы он не мог поверить, что теперь больше не отец, так же и теперь не мог поверить, что скоро опять станет отцом. Жена его, казалось, уже чувствовала что-то. Он видел, как она, переодеваясь, водила рукой по животу, точно так же, как делала раньше, когда была беременна Гюнтером. Доктор Хоппе считал, что эмбрионы, которые были имплантированы сегодня утром, сначала должны внедриться в матку, прежде чем можно будет говорить о беременности, но Лотар был почти уверен, что это уже произошло. Может быть, это будет даже двойня или тройня. Но и эта мысль

не вызывала в нем пока никакого отеческого чувства. «Еще придет», — думалось ему. Так он надеялся.

Глухие удары барабана вывели хоругвеносца из задумчивости. Процессия вновь двинулась в путь. Жители деревни опять затянули «Отче наш». Лотар взглянул вверх, на небо, где собирались серые облака. Гроза могла разразиться еще до наступления вечера.

У седьмого стояния «Иисус утешает плакальщиц» ему наконец удалось увидеть свою жену. Вера мечтательно смотрела перед собой, и тогда он снова увидел, как она кладет на живот руку. Конечно, она была беременна.

— Господи, даруй мне силу вынести это, — он слышал, как читал в этот момент пастор Кайзергрубер, — чтобы я сам забыл свои горести и смог утешить других.

Лотару очень понравились эти слова, и, когда жена подняла на него глаза, во второй раз за этот день по его телу пробежала дрожь. Лотар улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ. И тут же слегка кивнула ему головой, как будто говоря, что все хорошо, и это придало ему силы с подобающим достоинством продолжать путь, выпрямив спину и гордо подняв голову, как будто церковная хоругвь вдруг стала невесомой.

Через три четверти часа процессия подошла к одиннадцатому стоянию «Иисуса прибивают к кресту». Лотар обвел взглядом скульптуру. Хотя фигурки из белого камня были маленькие, но выглядели почти как настоящие. Казалось даже, что они остановились на минуту, перед тем как снова прийти в движение. Особенно точно были переданы выражения лиц. И надменные судьи, и печальные женщины, и добросовестные рабочие с молотками, и Иисус, покорно позволяющий пригвоздить себя к кресту.

— Ты сносишь эту пытку терпеливо, — читал пастор.

Лотар снова стал искать взглядом жену, но на этот раз не нашел ее. Возможно, он увидит ее вскоре, когда они выйдут на большую площадь, расположенную рядом с двенадцатым стоянием. Это всегда был особенный момент. Не только потому, что процессия уже почти завершена, но и потому, что с этого места открывался необычайно красивый вид. После того как ко всем одиннадцати стояниям они шли по узким извилистым дорожкам, окруженным высокими деревьями, в этом месте открывался вдруг широкий простор. Как будто, в самом деле, разверзалось небо и на землю устремлялся огромный поток света. И скульптура, изображавшая двенадцатое стояние, всегда казалась Лотару очень внушительной. Семь фигур в натуральную величину наверху, на холме, в центре — Иисус на кресте, слева и справа от него — двое разбойников. И эти изображения тоже выглядели очень похожими. Как будто из плоти и крови. Они выглядели настолько живыми, что он всегда задавался вопросом, сколько они еще выдержат там, на кресте.

— Мы поклоняемся Тебе, Иисусе, и возносим Тебе хвалу, — произнес пастор Кайзергрубер.

Молитва у одиннадцатого стояния была закончена.

— Ибо Ты спас мир Своим святым крестом, — продолжили жители деревни.

Процессия снова пришла в движение. Оркестр из двух человек начал играть «Господи, даруй нам свой мир». Лотар набрал в легкие воздуха и поднял хоругвь еще выше. Он немного повернул голову назад, увидел Флорента Кемпинга и кивнул ему. Тот быстро показал ему большой палец. Лотар впервые в жизни почувствовал, что все вокруг действительно поддерживают его, и это наполнило его душу радостью. Но через некоторое время другое чувство стало переполнять мужчину. По следам пастора Кайзергрубера он подошел к последнему повороту и вдруг оказался на большой, открытой площади, простирающейся перед ним на много метров. Он ожидал, что в этом месте его озарит яркий свет, но вспышка света оказалась намного меньше, потому что солнце заслонило угрожающее иссиня-черное облако. Но второе, возможно большее, разочарование Лотар испытал в следующий момент, когда, продвигаясь вперед, устремил свой взгляд на холм, где находилось двенадцатое стояние. Две фигуры исчезли! Это сразу же бросилось в глаза, потому что исчезли фигуры двух разбойников. Они больше не висели на кресте, там оставался только Иисус. Лотар снова перевел взгляд на Флорента Кёйнинга, который так сильно побледнел прямо у него на глазах, что стал мертвенно-белым, как изображение Иисуса на кресте. Лотар снова посмотрел вперед, прошел несколько шагов и вдруг услышал сначала какое-то бормотание, а сразу после этого первые вопли. Сначала женские. Пронзительный визг. И тогда

он сам увидел это. Внезапно. И услышал. Все услышали. И одновременно с неба начали падать огромные дождевые капли, намного раньше, чем предсказывали.

Пастор Кайзергрубер знал, что Иисус и два разбойника не будут висеть на кресте в этом году. Фигуры из песчаника стали пористыми, и появилась опасность, что они упадут. Поэтому сестры-клариссы велели убрать старые фигуры и сделали заказ скульптору из деревни Ля Шапель выполнить три новые, но теперь из бронзы. Четыре другие фигуры из песчаника, у подножия креста, остались на месте: Дева Мария, Мария Магдалина, Иоанн и римский солдат. Но пастор Кайзергрубер не знал того, что одна фигура уже была готова и снова водружена на место. Он увидел это, когда вел процессию и первым поднялся на большую площадь, которая простиралась до грота. Это было особенное изображение. Выразительное. Но не из бронзы. Тогда оно было бы зеленым или коричневым. Фигура снова была сделана из песчаника. Бледный цвет резко выделялся на фоне темных облаков, которые собирались над холмом. Вид был очень внушительный.

Пастор Кайзергрубер медленно продвигался вперед. Он как живой. Скульптор постарался на славу, чтобы придать образу Иисуса черты живого человека. Пастор видел это по ране в боку, в том месте, где его пронзил копьем римский солдат. Эта рана выглядела совершенно натурально. Казалось, скульптор даже нанес на нее красную краску, чтобы усилить эффект. Тот же красный цвет был нанесен на раны от гвоздей на руках и ногах. И почти тот же красный цвет, только более светлого оттенка, скульптор придал волосам и бороде Иисуса. Это удивило пастора. Артистическая вольность, подумалось ему на секунду, но тут же до него стало что-то доходить. Поначалу он не мог в это поверить, хотя и видел собственными глазами, но потом услышал сзади ропот и имя, прозвучавшее несколько раз. В ту же минуту сзади него раздался пронзительный крик, и он увидел, как человек на кресте поднял голову, глаза его через мгновение открылись и посмотрели на пастора, сквозь него. И тогда раздался голос, и голос этот можно было узнать среди тысяч других:

— Свершилось!

Пастор Кайзергрубер как будто сам был пронзен копьем, и не один, а сотни раз, так он почувствовал себя в этот момент, но тут как раз и произошло самое страшное. Голова на кресте стала медленно опускаться, все ниже и ниже, и пока опускалась голова, тело тоже стало сползать все ниже и ниже. Настолько, что кисти стали рваться с гвоздей, очень медленно, сухожилие за сухожилием. И как только случилось это, все стало происходить очень быстро. Тело сорвалось с креста одним движением. В тот же момент о гвозди разорвались ступни, и уже больше ничто не удерживало тело на кресте. Оно перевернулось и, скатившись с холма, с глухим ударом стукнулось о землю, между решеткой и гротом, где стоял алтарь.

Пастор Кайзергрубер почувствовал, как в глазах у него потемнело. Голова закружилась. Он оглянулся и увидел, как в плотных рядах процессии падают в обморок несколько женщин. Еще несколько женщин медленно оседали на землю. Он узнал среди них Веру Вебер. И в этот момент разразилась гроза. Может быть, это он посчитал еще более страшным.

Все жители Вольфхайма были уверены, что это сделала таженщина. Что она сотворила все это. Она вколола доктору Хоппе наркотики и пригвоздила его к кресту. Для этого, разумеется, нужна была сила, но она была крепкого сложения. Это вспоминали все, кто ее видел. Но сначала она убила детей, хотя, может быть, и потом. Так тоже могло быть. В любом случае, после того как она пригвоздила доктора Хоппе к кресту, женщина вернулась в его дом и подожгла его, а потом покончила с собой. То есть сначала привела в бесчувственное состояние доктора, потом детей — напичкала наркотиками или убила, потом повесила доктора на крест, потом вернулась, подожгла дом, а потом убила себя. В таком порядке. Так это, должно быть, и происходило. Так жители деревни рассказывали полиции. Во всем была виновата эта женщина.

Но постепенно версия оказалась опровергнута. Судебно-медицинские эксперты узнавали все больше. К моменту, когда произошел пожар, женщина была мертва уже несколько дней. И дети были убиты уже после ее смерти. Вот такая получалась картина. Но в это никто не верил. Тела обуглились. Как полицейские могли узнать, сколько времени женщина и дети были мертвы? Может быть, у нее были помощники. Эту версию еще тоже надо было расследовать.

Позже жители деревни узнали, что на молотке, который был найден у креста, были отпечатки пальцев доктора, но и это списывали на хитрость настоящего преступника, который заранее вложил молоток в руку доктора.