Сожженные дотла. Смерть приходит с небес
Шрифт:
— Ты что, с ума сошел? — крикнул он на дозорного.
Тот испуганно спрятал оружие. Будто увидев призрак, он рванулся за посыльным, исчезнувшим в белых клубах. Посыльный поспешил дальше со своими коробками. Спотыкался обо что-то мягкое. Падал во что-то липкое. Вскакивал и бежал дальше. Он прибежал на передовую, заметив ее по скользким доскам, на которых стали разъезжаться его ноги.
Брошенная позиция дозора. Лишь винтовка прислонена к брустверу. Только сейчас он заметил, что вокруг не грохочут разрывы мин. Кругом воронки. Белый туман. Обвалившиеся стенки окопов. Снесенные брустверы. Далеко впереди в проволочное заграждение
В изнеможении он свалился рядом с унтер-офицером. Он узнал только его глаза. Все остальное — стальной шлем, косо сидевший на голове, выбивающиеся из-под него волосы, лоб, щеки, шея, все тело — было залеплено болотной грязью.
— Надо же, именно ты! — сказал он лаконично, увидев посыльного.
— Здесь! — крикнул посыльный.
Он поставил коробки с патронами на бруствер.
— А я хотел уже как раз ломать боек.
Они подняли треногу пулемета и поставили затвор на место.
— Когда они закончили обстрел?
— Пару минут назад. — Унтер-офицер потянул пулеметную ленту.
— Кто это? — Рядом с посыльным на откосе лежал убитый. Он захотел втащить его в окоп.
— Оставь его на месте, — сказал унтер-офицер. — Спереди его все равно не видно.
— Ранение в живот?
— Что-то вроде. Осколком.
Перед ними разрыв снаряда разогнал туман.
— Там! — Унтер-офицер рывком прижал приклад к плечу. Посыльный попытался что-то рассмотреть в дыре, образовавшейся в тумане. Ничего не было видно. За разрывом в тумане над полем, покрытым воронками, висели низкие испарения. Между проволокой и окопами лежало болото. Над ними туман превратился в водяную пыль. Прозрачную, как стекло. Разрыв в тумане снова затянулся. Вверху, в воздухе, гудели снаряды. Позади один за другим со слепым бешенством они колотили в болото перед высотой.
Капитан Зощенко пересек мокрый луг. Перед ним открылась лощина. Он дал приказ ждать там, внизу. Батареи располагались за ними. Их выстрелы звучали ниже. Огонь продолжался с прежним ожесточением, и леса на западе были похожи на горящий город. Он то и дело пытался думать, что атака закончится удачно. Как наивный ребенок, он пытался ухватиться за эту надежду. Потом, как сказал генерал, батальон останется в качестве резерва на высоте. И это тоже он бросил на чашу весов: потом. Слово часто звучит как предсказание, в которое верят или нет.
У немцев в воздух взлетали минные поля, рвалась колючая проволока, стирались в порошок блиндажи. Но, несмотря на это, Зощенко чувствовал беспокойство. Его инстинкт не засыпал. Он протиснулся сквозь красноармейцев, слышал их тихие разговоры и чувствовал их теплое дыхание в ночном воздухе. Кто-то невольно потрогал его за руку. Но он оставался один. Один со своими знаниями, со своим критичным пониманием, с давящими воспоминаниями. Он думал о себе. Холод пронизывал его тело. Он почувствовал невыносимое давление во лбу и легкую лихорадку. Его ноги механически впечатывались в землю. Стрелка его часов неимоверно медленно ползла по циферблату.
Когда начало светать, он вздохнул. Его приказ привел в движение колонну из трехсот красноармейцев. Они исчезали в ходах сообщения, нагромождении засыпанных окопов и стрелковых ячеек, полных нечистот и грязи. В блиндажах лежало негодное оружие, пустые ящики из-под патронов. Окопная рота уже ушла со своих позиций. С бруствера свисал труп человека. В песчаной яме валялись бинты, пропитанные кровью.
Зощенко, пригнувшись, пробежал к середине участка и снова посмотрел на часы. Еще двадцать минут. Через двадцать минут триста сибиряков «поднимутся из окопов и пойдут в атаку. Через тридцать минут все решится. Чем быстрее приближался этот момент, тем невероятней он ему представлялся. До рассвета его занимал тот факт, что через тридцать минут решится его будущее. Это было словно мечта. «Когда я очнусь, все будет позади», — думал он. Он поднялся над краем окопа и, прижимаясь к земле, осмотрел поле. В предрассветных сумерках он различил высоту: голый, безжизненный холм, на который сыпался железный дождь, скрывавший его в клубах дыма. Минометы еще колотили по высоте. Взлетали фонтаны песка. Облака порохового дыма окутывали воронки. Высоко поднимался скелет высоковольтной мачты. Несмотря на разрывы, казалось, что над высотой установилась невероятная тишина.
Вдруг послышалось тонкое пение. Зощенко оглянулся. Тон нарастал: гул моторов, перемешанный с лязгом гусениц, танки. Забрызганные грязью стальные коробки выплыли из тумана, продираясь через подлесок. Из башен торчали головы командиров. Земля дрожала. Стальные чудовища развернулись веером и остановились неподалеку от занятых окопов. Позади в сером свете все еще продолжали сверкать орудийные выстрелы.
Зощенко поднял руку: девять минут.
Лейтенант Трупиков бежал вдоль траншеи:
— Батальон ждет приказа, товарищ капитан! — Лицо его было неподвижно.
— Хорошо, — ответил Зощенко.
Он удивился, насколько безразлично звучал его голос. Он видел, как Трупиков проверяет свой автомат, поправляет ремешок от каски, сдвигает подсумок с гранатами на поясном ремне. Движения словно за опустившимся оконным стеклом, негнущиеся, как у марионетки. Сам он тоже превратился в куклу. Вынужденно посаженный в тело, которое реагирует с большим трудом. Он лег на спину, поднял руку так, чтобы ему видны были танки и циферблат часов. Еще четыре минуты.
— Приготовиться!
Трупиков передал приказ дальше. Слова команды пробивались сквозь шум моторов. Три минуты.
Холодок заставил его тело вздрогнуть. Рядом с ним вынырнули зеленые каски. Глаза уставились на него. Две минуты.
Секундная стрелка бежала, как маленький зверек: сто секунд, восемьдесят, шестьдесят…
Танки дернулись. Гусеницы натянулись. Они медленно подползли к краю траншеи, повисли в воздухе, повалились на бруствер и подмяли его под себя. На Зощенко обвалилась стена окопа. Но он вскочил, поднялся и рванулся вперед. Позади него — толпа людей. Гусеницы вспахивают землю. Грязь брызжет ему в лицо. А он с бешенством кричит:
— Ура! Ура! Ура!
Им казалось, будто к ним приближалась свора загонщиков. Возгласы повисали в сыром тумане, глохли. Унтер-офицер наклонил ствол пулемета. Он не видел цели, только редкие столбы проволочного заграждения. Они словно висели в белом тумане на невидимых нитях.
— Я сойду с ума, — прошептал посыльный.
Вдруг слева от них затрещал пулемет. В тот же момент перед ними из тумана двинулась темная масса, разрывая мглу. Черный колосс плыл им навстречу, как корабль. И снова крик, под защитой танка.