Сожженный роман
Шрифт:
— Пойдем со мной.
Муська метнулась в сторону, в надежде выскользнуть из комнаты, чтобы уйти от чудного монаха или кто его знает кого, но дверь была забаррикадирована телами людей, и она не успела. Невольно девочка обернулась лицом к Исусу, зная, что где нельзя бежать, там надо нападать, — и все же, не напала. Исус, пристально смотря ей в лицо, в самые ее широко распахнутые глаза, и подойдя к ней вплотную, взял ее за руку:
— Пойдем, Мария, — сказал он.
Имя «Мария» ее удивило и понравилось ей, — даже польстило. На
— Чего тебе до меня?
— Уйди от них, — сказал Исус. — Иди со мной. И снова протянул к ней руку, чтобы увести девочку от беды.
— С тобою? — подозрительно переспросила Муська, окидывая глазами Исуса с ног до головы. — Ишь ты! С ним идти. Они богатые, они мне на билет в кино дадут. А ты — белохалатник.
И уже вовсе вызывающе посмотрела на Исуса:
— Идем. — еще раз повторил странный человек-в-белом. — Я не покину тебя.
— Не надо мне тебя, — отрезала Муська и с презрительной гримаской, оглядывая его рваную туфлю на странной подошве, бросила:
— Ишь, какой! За дарма хочет! Босота!
И вдруг выражение ее лица изменилось, и разжав ладонь другой руки, в которой совсем размяк огрызок шоколадки, неожиданно протянула его царственным жестом Исусу:
— Конфету хочешь?.. На, ешь, — и всунула огрызок шоколадки ему в руку, запачкав белизну балахона.
Толпа теперь заполняла почти всю комнату, с любопытством наблюдая за диковинным поединком человека-в-белом с беспризорной девчонкой и за се явной победой. Двое видных мужчин, зачинатели действа, почти затерялись в массе сбежавшихся зрителей, хлынувших из «Кафе», куда проникли слухи о необычайном происшествии. Мир призраков дымного царства ожил и засуетился. Образ человека-в-белом обсуждался, оценивался, истолковывался. О его взаимоотношениях с девочкой строили предположения, так сказать, гипотезы разных уровней и оттенков: от возвышеннейших до самых низких. Но личность самого Исуса оставалась неприкосновенной.
Первым нарушил неприкосновенность официант на пружинных ногах, видавший всякие виды. Он потянул Исуса за рукав балахона и, сохраняя ту особую наглость вежливости, свойственную вышколенным лакеям, которая в любой момент может перейти в жест вышибайлы и в утонченную корректность дипломата, предложил ему выйти в коридор:
— Пожалуйте-сь. — говорил он, используя в то же время напор толпы, чтобы незаметно вытеснить, как бы само собой, неведомого и явно неподходящего посетителя из номерка в коридор — поближе к выходу. И пока Исуса вытесняли, со всех сторон выскакивали вопросы и ответы:
— Девчонка, — дочь его что ли?
— Какая там дочь! Она уличная.
— Наша и есть.
— Карету бы скорой помощи вызвать. Видать, что он того, больной.
— Не больной, а святой в
— В очередь за грехом встал, да чорт грешить не даст, — переигрывал его остроту другой.
— А девчонка-то малолетка. Привел в вертеп не напрасно.
— Не он привел — он спасать вздумал.
— Он или не он, а милицию вызвать надо.
— Вызывай! — послышался голос. — Пошли с нами, духовный товарищ, а то сцапают, — и расталкивая плечами толпу, двое кудрявых направились в сторону зала в мир призраков, приглашая жестом Исуса следовать за ними.
Однако Исуса, вытесненного в коридор, публика не зажимала, как других толпившихся гостей. Наоборот, каждый пытался хоть немного отстраниться от него, как от чего-то инородного, а также в силу безотчетного чувства, что это не свой брат, а нечто иное и при этом необъяснимое.
Оказалось, что за милицией уже послали раньше. В коридор через внутренний вход со двора вступил молодой милиционер и, протискиваясь сквозь толпу, подступил вплотную к Исусу.
Толпа чуть раздалась, освобождая в каком-то фокусе пространства маленькую арену для нового поединка: теперь уже между властью и духом. Исус и милиционер оказались центром зрелища, того мирового значения, которое неведомо как и почему обретается в каждой, даже самой забубенной душе человека.
— Нарушаете? — строго произнес автоматически милиционер. — Ваши документы.
Исус обвел глазами толпу людей в поисках девочки и, не найдя ее, посмотрел на милиционера.
— Документы есть? — еще автоматичнее вторично спросил милиционер, не имея пока никакой точки зрения на Исуса, но инстинктивно понимая, что тот — начало особое, существующее вне инструкции.
Исус не отвечал.
Этот человек-в-белом имел такой вид, как будто для него нет ни этих любопытных зрителей, вынырнувших из призрачного дымного мира, ни милиционера, ни самого «Кафе», словно он здесь один и вокруг него никого.
— Паспорт при тебе? Предъявите, — уже упрощенно, сменяя «ты» на «вы» и обратно, спросил милиционер, осознавая себя властью, ввиду молчания при опросе, что превращало Исуса из человека в обвиняемого. И он окинул взглядом всю фигуру виновного.
Сбоку в кармане балахона что-то слепо выпячивалось. Милиционер нащупал пальцами твердый предмет и, немного неуклюже засунув руку в оттопыренный карман, вытащил оттуда маленькую книжку, формата записной, в переплете. Зрители вытянули головы. Кое-кто встал на цыпочки.
Милиционер поднял книжку на уровень глаз, и все, кто мог, увидели на ее голубеньком переплете вытесненный крест.
— Вот и паспорт нашелся, — отметил какой-то субъект и фыркнул, — для прописки в царствии небесном.
— Ваша, что ли? — спросил Исуса милиционер.
— Его, его, а то чья же, — зазвучало с разных сторон. Голоса повеселели.
— Сам писал.
— Я не писал этой книги, — просто сказал Исус. — Я не знал ее.