Созидательный реванш (Сборник интервью)
Шрифт:
— Я знаю о вашем скепсисе по отношению к литературным премиям и, кстати, его разделяю. И вдруг вы говорите, что нужны крупные денежные премии для поэтов. Зачем нам еще одна премиальная карусель?
— Я понимаю. Дело в том, что при советской власти система поддержки поэтов заключалась в том, что за поэтические книги авторы получали высокие гонорары. Активно печатаясь, занимаясь переводами, поэт мог жить очень прилично. Это была скрытая дотация поэзии.
В рыночных условиях поэзия коммерчески уязвима. Но поэзия — это та лаборатория, где происходят прорывы, рождаются новые формы, идет тончайший языковой синтез, тончайшие эстетические исследования, которые проза может тоже вести, но очень редко.
У нас беда премий и грантов заключается в том, что они находятся в руках литературных тусовок, причем выбор лауреатов за редчайшими исключениями к качеству текста не имеет никакого отношения. Это, как правило, награда за верность своей тусовке, за какую-то политическую своевременность или просто за дружбу с кем-то, за личные отношения и так далее. Причем это одинаково относится и к либеральному крылу, и к патриотическому. Будучи симпатиями на стороне патриотического крыла, я даже считаю, что патриоты в большей степени игнорируют художественные качества, присуждая премии. Либералы могут себе позволить поддержать слабенького, но чистенького писателя. Но откровенного, мохнорылого графомана не будут. Патриоты делают это сплошь и рядом. Открываешь — и столбенеешь над текстом.
— А что, в советское время было не так?
— Не так, потому что в советское время даже в самые тяжелые годы существовала экспертная литературная солидарность. Все понимали, что кто-то секретарь, кто-то лауреат, но есть Владимир Соколов — это текст, это уровень. А сейчас эта экспертная солидарность распалась, уничтожены абсолютно все критерии, поэтому объявить гением можно кого угодно. А ведь есть объективные критерии — скажем, в романе должен быть продуманный сюжет, должны быть прописаны характеры, должен быть насыщенный язык. Но попробуйте заикнуться об этом, вам ответят: да что вы советскую литературоведческую хрень несете! Это очень плохо.
В итоге далеко уже не маленькие деньги, которые выделяются государством, уходят на поддержку черт знает чего. Ладно, Русский Букер британская нефтегазовая компания финансирует, с нее не спросишь. А «Большая книга» — это полугосударственный проект, поэтому можно задаться вопросом: а почему все время получается, что в шорт-лист попадают одни москвичи и эмигранты, а писателей из губернской России почти никогда? Я не поверю, что там нет талантливых писателей, тем более что, будучи редактором «Литературной газеты», я знаю этих писателей.
— В прошлом году в коротком списке «Большой книги» был томский писатель Владимир Костин.
— Это как исключение. Выискивают очередного провинциала для галочки и всюду вставляют. Одно время это был Денис Гуцко, потом Алексей Иванов, теперь кто-то еще. Чисто советский прием.
Мне кажется, главная задача, и «Литгазета» пытается этим заниматься, — это восстановление экспертной солидарности. Возьмите толстые журналы. Это тусовки, междусобойчики. Возьмите жюри премий — одни свои. С этим надо заканчивать. Возвращать полифоничность. А иначе премии всегда будут получать писатели послабее. Ведь сильному нельзя дать — усилишь его, он возгордится, перестанет служить тусовке…
Я понимаю, что в литературе идут игры, борьба, возникают какие-то блоки, группы. Это нормально. Студентом я занимался Серебряным веком и хотя защитил диссертацию по фронтовой поэзии, но диплом у меня был по Брюсову. Весь Серебряный век пронизан интригами, выдвижениями, задвижениями, одна смерть Иннокентия Анненского от расстройства, что обошли, чего стоит! Но там интриги начинались с определенного литературного уровня. Тех, кто этого уровня не достиг, к литературной борьбе просто не подпускали. Наша проблема, что играть в литпроцесс начинают с людьми, которые даже писать не научились. У них — первые попавшиеся мысли, записанные первыми попавшимися словами. А в результате возникают разные казусы и литературные фантомы.
Я делю писателей на четыре категории: 1) кто первые попавшиеся мысли записывает первыми попавшимися словами, 2) кто первые попавшиеся мысли записывает продуманными словами, 3) кто продуманные мысли записывает первыми попавшимися словами, 4) кто продуманные мысли записывает продуманными словами.
Ну возьмите для своих игр вторую и третью категорию! Нет, берут первую.
— А как вы относитесь к форумам молодых писателей в пансионате «Липки»?
— Это восстановление традиции совещаний молодых писателей, через которые прошел я, мое поколение. Поколения формируются на таких сходках, и их участники потом идут по жизни, зная друг друга. Важно не только читать друг друга, но и выпить с поэтом или пофлиртовать с поэтессой. По-моему, это совершенно правильно. Единственно, надо при подборе людей, которые ведут семинары, учитывать, что либерально-модернистский тренд — сегодня не самый влиятельный и популярный. Я не знаю, чему молодого поэта может научить Лев Рубинштейн…
— Там сейчас представлены и «Москва», «Наш современник».
— И это произошло не без нашей критики. «Литературная газета» в первые годы сильно критиковала Липки. Изменился подход.
— Я могу привести другой пример благотворной критики «Литературной газеты» из своей практики. Именно ваша газета возмутилась омерзительно-русофобской биографией Мазепы, вышедшей в серии «ЖЗЛ». После этого главный редактор «Молодой гвардии» Андрей Петров искал возможность возразить. Но, когда я взял у него интервью, оказалось, что ему в сущности нечего сказать в свою защиту. В итоге интервью не вышло. Скандал затих. Но мне кажется, что теперь Петров десять раз подумает, прежде чем выпустить в серии «ЖЗЛ» апологетическую биографию генерала Власова или Степана Бандеры.
— Публикации в «ЛГ» повлияли на некоторые государственные решения в области культуры. Именно после нашей критики изменился принцип формирования делегаций, в них стали включать писателей-традиционалистов. Это произошло после наших статей о Парижском книжном салоне две тысячи пятого года, скандал на котором наша газета предсказала за месяц. Если вы помните, там несколько членов российской делегации отказалось идти на встречу с Путиным. Ну не хочешь — не ходи. Но зачем заявлять об этом французским журналистам, кичиться этим? Ты, в конце концов, приехал на казенные деньги.
Это особенность нашей либеральной творческой интеллигенции. Она очень не любит государство, но очень любит получать от него дармовые поездки. Как с помидорами. Ты помидоры любишь? Есть люблю, а так нет. Государство любишь? Использовать да, а так не люблю.
— Недавно вы встречались с премьер-министром Владимиром Путиным. Насколько я знаю, вы заговорили о поддержке толстых журналов?
— Я подробно отписался, как было на самом деле. Я говорил о необходимости принятия закона о деятельности творческих союзов. Он необходим всем. О толстых журналах стал говорить Валентин Распутин. Я поддержал его идею. Путин спросил: а какая может быть форма? Я говорю: в России сто тысяч библиотек, даже если половина их подпишется на толстые журналы, это сразу же изменит ситуацию. Надо сказать, что Путин среагировал очень интересно. Он спросил: а вы уверены, что контент этих журналов будет соответствовать повышенному тиражу? И попал в самый нерв. Потому что издавать тот междусобойчик, который делают то же «Знамя», тот же «Новый мир», тот же «Октябрь», тиражом пять тысяч экземпляров — это нормально. Ребята развлекаются, приватизировали журналы, сделали своей собственностью, стригут купоны, печатают друзей и подружек. Но издавать этот междусобойчик тиражом 20–30 тысяч экземпляров? Да на хрен он нужен в каждой районной библиотеке!