Созвездие Чаши
Шрифт:
К аппарату девчонку проводила Шаула, или, как ту называли насмешливо, Мама. Некрупная вроде девушка, а тяжеловатая, основательная в каждом взгляде и в каждом жесте. Про таких говорят — справная. Нашира следовала рядом, уснащая колкостями воздух. Но, в общем, это было терпимо, и даже там, за серебряным занавесом было скорее интересно, нежели страшно — и кубики, выскакивающие из неоткуда, и смешные шипящие цветы; и до стены, твердой прохладной стены под руками Риша добралась очень быстро, не сбилась с дороги, и даже споткнулась всего один раз.
Покачиваясь, улыбаясь устало непонятно чему, она направилась к выходу вдоль стены — рукой о стену опиралась время от времени, отходя от напряжения не столько физического, сколько нервного.
Шаулы не было, не было и Наширы.
У аппарата стоял тот, смуглый, именем Мирах. Задумчиво постукивал пальцами по блестящей поверхности панели.
— Ты хорошо держишься. Надо же… быстро прошла.
— Спасибо, — робко улыбнулась она. — А где Шаула?
— Где, где, — отозвался, измеряя ее взглядом и сверху, и снизу, и даже изнутри, кажется. — Объяснил, куда ей идти, чтоб не мешала…
Мирах шагнул ближе, и Риша, все еще улыбаясь, посторонилась — но поняла, что он не собирается следовать в зал, и теперь стояла, растерянная, почти прижимаясь спиной к стене. Мирах сделал еще шаг к девчонке, стал прямо перед ней, так близко, что она боялась пошевельнуться. Он был выше на полголовы, может, больше немного, и в синеватом полумраке выглядел резным изображением божка с островов. Чувствовала дыхание — запах мяты и апельсина, это от тех белых шариков, уже знала Риша, при ней такой под щекой катала Нашира. А Мирах смотрел упорно, и рукой провел по груди Риши, слегка сжал ладонь — девчонка оцепенела, уже понимая, чего он хочет, а в пустом зале даже эхо не отражалось от стен — совсем никого.
Но он убрал руку.
— Будешь спать со мной.
— Нет…
— Дура. Помогу выжить.
— Не могу, — всхлипнула Риша, пытаясь отстраниться, не чувствовать тепло его тела.
— Что, противно? — с усмешкой. — Бедная детка!
Подцепил пальцами ее косу, повертел кончик, отбросил, будто мусор.
— Пошли, страдалица.
— Не… не разговаривай со мной так, — прошептала Риша, чувствуя себя ничтожной, раздавленной. Ну, почему она не умеет давать отпор?
— Так это как? Ну, хочешь, я вообще говорить не буду! — он обхватил ее за шею и талию, целовал, разжимая губами губы, не давая кричать — но Риша и не кричала, слишком напуганная. И даже безропотно пошла следом. И даже разделась сама.
И только потом, пристроившись на краю желоба, пытаясь прикрыться хоть косами — заплетенными, распустить волосы не догадалась — расплакалась навзрыд, отчаянно. И все же — тихо, кулак прижимая ко рту, чтобы рыдания заглушить.
Мирах не разозлился. Сел рядом, сказал примирительно:
— Ну, ты чего строишь из себя? Регор нравится больше? Так он в Чаше ради тебя и пальцем не шевельнет. Здоровый бугай… на силу надеется, идиот. Ну? — потянул к себе. Риша дрожала, боясь вырываться.
— Я же… а если — ребенок?
— Думаешь, доживешь? — отозвался цинично. Потом, успокаивающе, пальцами поглаживая ее шею: — Не бойся. Тут никто не залетит. Они, — кивок вверх и вбок, — Не позволят.
Было больно.
— Ну и сама согласилась, — говорила рыжая Нашира чуть свысока. — И нечего реветь. Сама за ним пошла.
Ее никто не трогал — впрочем, и не только ее.
Половина девчонок держалась весьма независимо. Общими же были Шара, красивая тихая Майя, да Мира, которой явно нравилось подобное времяпровождение. А у Тайгеты был Гамаль, и попробовал бы кто навязаться еще — от парочки получили бы нехилый отпор. И кулак у Тайгеты весил потяжелее, чем у Гамаля.
— Мирах еще ничего, он если для себя выбрал, то тебе же лучше. А не хочешь — пошли его подальше, только сама, не жди, что кто-то добрый вступится. Только сама.
Риша только хлюпала носом.
— Но я не могу возражать, он сильнее намного…
— Да ладно, глазки протри? Отбиваться будешь — отстанут. Ну, может, перепадет пару раз, но всерьез лезть не будут. Там, наверху, насилие не очень-то одобряют. Да и в Чаше отыграться за обиду — раз плюнуть. Мальчишки знают, с кем связываться — себе дороже. А ты рот открыла и киваешь, на все согласная.
В Чаше… Что же, сделать какую-то пакость Мираху — там, внизу, когда подойдет их черед? Риша сглотнула судорожно. Разве она сумеет? Нет, никогда. Пусть лучше… руки его, блуждающие по ее коже, и волосы, падающие ей на лицо, когда он опускает голову низко, и запах мятного апельсина — и горячего чистого тела, тяжесть его. И… И это будет еще… он сказал… будет.
Она заплакала снова.
Скучно бывает, сказал Шедар. Почему бы и нет? Только не тогда, когда заход в Чашу. В эти минуты все прилипают к экрану — и те, для кого зрелище организовано, и те, кто на сей раз на заход не попал. Только устроители попались хитрые: показывают не все. Чтобы, значит, пищу для воображения дать… или для ссор, к примеру.
А если трансляции нет — сиди и смотри на небо, пока не вспыхнет в нем звезда рукотворная. Красная вспышка — смертельный исход, зеленая — кто-то ранен. Белая — все прошли чисто. Только не спеши радоваться — зеленая звездочка только то означает, что на момент окончания очередной серии шоу никто не умер. А там, наверху, кто знает, что будет? Искусны врачи, слов нет. И все-таки не всесильны.
Все это рассказывали новичкам. Риша отмалчивалась, а Сверчок подозревал, что над ними просто смеются — если уж все так страшно, почему подростки тутошние не выглядят ни сломленными, ни испуганными?
Да и вообще — кто их разберет… Например, суеверия разные. Верили во что-то свое некоторые, а остальные только посмеивались.
— Все мы дикари в душе, — сказал на это Шедар. А ему Альхели не верить не мог.
Вот, например, Хезе утверждал, что над Чашей живет большая собака, и будто бы отряхивается порой — там, высоко, мокро ведь, когда звездные ливни идут — и тогда роса выпадает повсюду. Регор на это отвечал, что, по его мнению делает собака… Хезе не обижался.