Созвездие Чаши
Шрифт:
— Тише вы, это ж не уголовник, — услышал. — Покалечите — не расплатитесь.
Мимо проволокли Наоса.
Анка неожиданно бросился к пожарной лестнице и стал карабкаться по ней с ловкостью обезьянки. Добравшись до балкончика, раскачался на руках и перемахнул на соседний карниз.
Охранники подбежали, когда Анка сидел на карнизе, лихорадочно оглядываясь по сторонам.
— Может быть, слезешь? — крикнул один.
Мальчишка перевел дух. Больше всего он боялся, что его попросту подстрелят — но, похоже, вред ему причинять никто не собирался. Рука кровоточила — распахал-таки ладонь об острый выступ. Слезть отсюда? Но как? Анка рванул майку за край — раз, другой, новая крепкая ткань не поддавалась. Наконец ухитрился оторвать полосу, обмотал руку.
Внизу собрались люди, спорили, как его лучше достать. Прыгать по лестницам и карнизам было рискованно. Анка всмотрелся в пластиковые окна, которые глянцево поблескивали совсем рядом, подтянулся и полез вверх.
Снизу закричали, что он сумасшедший.
Но Анка знал, что делает. Поднялся еще на этаж выше. По крошечному выступу прошел от одного окна к другому, распахнутому, подтянулся, сбив повязку — кровь испачкала безупречно чистый металл; перевалился черед подоконник и скрылся в помещении.
Комната, богато обставленная мебелью черной кожи, оказалась пустой. Анка подошел к двери, повернул ручку — и широко улыбнулся охранникам, как раз подоспевшим:
— Привет!
Против ожиданий Сверчка, беглецов встретили весьма радушно и оживленно. Анка, размахивая забинтованной кистью, с воодушевлением рассказывал обо всех деталях неудавшейся операции. Шеат смущенно и хмуро отмалчивался в уголке. А Наос вернулся на прежнее место, как ни в чем ни бывало, и держался поближе к Шауле на всякий случай — еще попадешь кому-нибудь под горячую руку.
Нелепая выходка новичков сыграла свою роль — над ними посмеялись, но приняли.
— Теперь все зависит от вас, — тихонько предупредил Шедар обоих. — Свою долю внимания вы получили, дальше — заслужите доверие.
Зеленая вспышка.
Опирался руками о землю, кусал губы, чтобы не кричать. Когда сверху спустилась «клешня», потянулся к ней, как младенец к материнской груди.
Не о травме думал. Облегченно вздохнул, увидев себя одного среди медиков — остальные чисто прошли…
На сей раз к нему склонялся не санитар-горилла, а сухощавый пожилой врач с приятным умным лицом. Осторожно осматривал ногу, ощупывал разбитое колено — почти даже не больно было. Конечно, Сверчку дали пару проглотить таблеток, но все же — будь пальцы врача погрубее, пришлось бы орать, терпеть бы не смог.
— Ничего, это поправим. Но придется полежать здесь. Недели полторы-две… самое меньшее — дней семь.
— Нет, — шепнул. — Пожалуйста, верните меня к нашим…
— Мальчик, ты что, хочешь остаться калекой?
— Нет. Я не хочу здесь, — шептал, подыскивая слова, чтобы донести до них такую простую мысль.
Врач пожал плечами, обратился к помощнику:
— Многие поначалу мечутся, просят вернуть их на волю. Потом впадают в истерику, стоит их оторвать от своих. По-моему, они подсаживаются на Чашу, как на наркотик. Адреналинозависимость, полагаю…
— Нет, — Сверчок замотал головой, пытаясь хоть как-то объяснить, достучаться — может, хоть это они поймут? — Поймите же. Пока я здесь, другие уйдут в Чашу…
— Мальчик, ты все равно исключен из жеребьевки, пока не поправишься. И заказы на тебя делать запрещено, как на любого больного или раненого.
Альхели представил, каково тут было Мираху… что он устроил, чтобы его-таки спустили вниз? Этот может…
Несколько дней — и все провел, полусидя в постели; пробовал читать — сейчас для того, чтобы получить книгу, достаточно было лишь попросить — но думал только о Чаше.
После обеда вошел санитар. Мальчишка головы не повернул, хотя непонятно, чего тот явился — процедуры были или позже, а просто так поболтать — уж кто-кто, но не этот. Да и не общались особо эти врачи с этими пациентами.
— Дружок твой здесь.
Альхели едва не вскочил.
— Тихо, тихо, — удержал его санитар. — Сейчас тебя отведу, только осторожно, не прыгай. Не блоха.
— Это точно, — рассмеялся Альхели-Сверчок.
Белые-белые коридоры. Солнечные пятна на стенах, это солнце протиснулось сквозь жалюзи и осматривается с любопытством. Солнце соскучилось по намертво привязанным к Чаше подросткам… Ни о каком побеге не думал, хотя даже о боли в ноге позабыл.
Белая дверь.
На кровати лежал Нунки, улыбаясь виноватой беспомощной улыбкой. Голова его была перевязана, вторая повязка чуть выше локтя.
— Что с ним? — шепотом спросил Сверчок у санитара.
— Рука — царапина. Завтра повязку снимем. Голова — серьезней. Он третий день здесь.
Санитар вышел, плотно притворив за собой дверь. Альхели присел на краешек кровати Нунки.
— Ты как?
— Ничего… там все здоровы, — он вновь улыбнулся, будто извиняясь. А лицо сероватым было, и бледным-бледным. — Ты только не кричи, — попросил.
Да я и без того тихо, подивился Сверчок.
— Ты с кем шел?
— С Шеатом… он не виноват, мы оказались по разную сторону разлома — я не удержался…
Он вздохнул еле слышно:
— Тяжко тут. Я просился…
Сверчок поднялся, походил по палате. К окну подошел, потрогал глянцевые листья огромного фикуса, погладил один лист, зачем-то собственный палец с цветочной пылью лизнул. Нет вкуса воли — больница… Спросил, не оборачиваясь:
— Нунки, скажи, а как мы будем жить — там, снаружи, после всего?
— Попробовать скопить денег… ведь должна быть возможность. Кое-чему мы тут обучились…
— Ты не понял. Если мы здесь, в лазарете, только и думаем — как там, внизу? Рвемся туда?