Созвездие гончих псов

Лавров Борис

К счастью для меня, все эти внутренние размышления длились на деле всего несколько секунд. К счастью — потому что кролик уже собрался убегать и даже приподнялся. Завидев это, я, почти не соображая, что делаю (включились все-таки инстинкты), что есть мочи прыгнул вперед и подмял под себя зверька, когтями ломая ему хребет. Придя в себя после подобного кульбита, я тупо посмотрел на свои лапы. Раненый кролик бился в агонии, и пусть быть хоть все гринписовцы мира в этот момент взывали ко мне с требованиями пощадить несчастного зверька — самое милосердное, что я мог сделать в этой ситуации, это прекратить его мучения. Что я и сделал. Странно, но теперь, когда все уже произошло, я сам уже не чувствовал ни угрызений совести, ни какой-либо жалости к кролику. Возможно, причиной тому был запах крови, пахнущий до одурения вкусно и аппетитно, настолько, что мне уже было не до каких-либо сантиментов. Я отбросил все сомнения, словно бы оставив их в прошлой, английской,

жизни, и просто начал есть, раздирая теплую тушку когтями и орошая кровью свои лапы и пасть.

Наскоро покончив с завтраком, я сыто икнул, довольно забил хвостом (вышло у меня это, как и раньше, совершенно непроизвольно) и не то с гордостью, не то с грустью подумал, что становлюсь настоящим диким животным. Еще немного — и вся моя человеческая жизнь будет казаться только сном. Чудаковатым и нелепым. В джунглях так не бывает.

Эта мысль потянула за собой и другую. Если я не хочу забыть, кто я такой — а я этого, разумеется, совсем не хотел — значит, нужно просто выйти к людям, как я и собирался. Необязательно, подумал я, идти и показываться им на глаза. Можно просто поселиться так, чтобы постоянно видеть — пусть даже издалека — город или небольшую деревушку. Это будет мне своеобразным напоминанием о том, что я человек. Хотя и в шкуре динго. Если бы у меня была привычка разговаривать с собой самим, подумал я, я бы обязательно называл себя по имени и фамилии. Дик Бинго. Но у меня — к счастью или к сожалению — не было такой привычки.

Наступало полуденное время. Пора было снова бежать. Нет, конечно, никаких рамок мне никто не ставил, но уж очень мне хотелось как можно скорее оказаться… Ну, хотя бы у горы. И еще — снова испытать это ощущение бега. Это было действительно ни с чем не сравнимое чувство. Знаете то ощущение, когда летаешь во сне? Представьте его, только в сто раз реальнее, и у вас четыре лапы. А еще — шерсть, пусть и короткая, но ее приятно щекочет ветер. Конечно, со вчерашним бегом под дождем это не сравнится, но все-таки я хотел бежать снова. Пока есть цель — бежать. Ну а что мне еще было делась? Пасьянсы тут раскладывать? И я побежал.

Разница между бегом под дождем и бегом под солнцем стала ясна где-то после второго-третьего часа. Никогда бы раньше не подумал, что второе утомительнее первого, но это было так. Язык вываливался от жары, лапы стали заплетаться, на губах комьями оседала слюна, и я подумал, что кролики кроликами, а попить все-таки стоило воды, а не крови. Вчера была просто потрясающая дождина — не может быть такого, чтобы нигде не было ни одного ручья и ни одной лужи!

Однако на открытом пространстве их действительно не было. Пришлось снова заворачивать в лесок — благо, он, хоть и редел по мере приближения к цели, все еще оставался сбоку, верно сопровождая меня в моем беге — и искать там, что, впрочем, не составила труда. Набредя на глубокий, прохладный ручей, я просто-напросто сунул пасть в воду, только что не булькая через нос (его пришлось вытащить наружу). От такого нехитрого удовольствия я сильно и надолго забалдел, и просто стоял там, наслаждаясь тем, что мой язык и мою нижнюю челюсть омывает холодная, чистая вода. То, что она чистая, я отлично чувствовал — здесь с неба падает вода, а не бензин с газом и другой химией. Голос в голове тоненько и ехидно спросил, хочу ли я все еще к людям, или лучше остаться здесь? Но я собрал в кулак всю силу воли, и, мощно глотнув пару раз, вытащил морду из воды. Я должен помнить, кто я такой, и если ради этого мне придется пожертвовать чистыми водой и атмосферой — что ж, так тому и быть. Правда, перед уходом я наклонился к воде еще раз и пролакал с полминуты. Делать это было так же удобно, как и бегать на четырех лапах.

Вернувшись из пролеска обратно на открытое пространство, я с энтузиазмом глянул вперед. До горы по-прежнему было далеко, но это далеко даже в сравнение не идет с тем далеко, которое было вчера. Вчера до горы нужно было бежать целую неделю! Сейчас же до нее оставалось всего лишь каких-нибудь шесть с половиной дней.

V.

Не буду утомлять вас подробностями следующих пяти дней. Все они проходили примерно в одном режиме: охота — бег — отдых — бег — охота — сон — бег — охота — и так далее. За прошедшее время я намертво запомнил ступнями землю травянистой прерии, вымок в нескольких дождях (не таких больших, как тот первый, но все-таки и не маленьких) и научился окончательно не морщиться при охоте на дичь. А еще — передумал кучу мыслей. Это только вначале бег забивает всю голову, а мысли вылетают через уши. Потом все становится намного легче. Тело бежит, ему не нужно никакой подсказки, а в это время голова думает о чем-то своем.

Первое, что я еще раз четко вывел из своих мыслей — никаких гарантий на возвращение назад и превращение в человека у меня нет. Причины всего произошедшего пока неизвестны, и узнать их тоже будет очень и очень нелегко, особенно в собачьем облике. А значит — мне нужно готовиться, морально и физически, к тому, чтобы остаться тут, в Австралии, и прожить свою жизнь животным. Да, в этом мало хорошего (хотя приходилось признавать — оно, хорошее, все-таки было). Но и бросаться с обрыва в речку тоже не вариант. Живы будем — не помрем.

Второе — к людям мне одновременно нужно и нельзя. Нельзя — потому что, насколько я помнил, динго действительно отстреливали, уж больно охочи они были до овец и прочего скота. А нужно… Я не мог точно сказать, почему меня так тянет к людям, но меня тянуло действительно сильно. То ли просто потому, что я не хотел забывать о своей настоящей сущности, а то ли я каким-то шестым чувством, присущим только диким животным, чуял, что только там я смогу во всем разобраться и получит ответы на все свои вопросы. На самом деле, не в лесу же мне ждать, пока разгадка сама свалится с неба мне на… Хвост.

Интересно, думал я, а есть ли домашние динго? Могу ли я втереться в доверие, жить вместе с людьми… Но мысль эта мне не понравилось. Я хищник все-таки, мне ли жить в будке и носить тапочки? Нет уж. Увольте.

К концу пятидневного срока случилось первое значительное событие. Уже под вечер, на закате, когда я отдыхал после бега и охоты и одновременно с любопытством рассматривал заметно приблизившуюся красную гору, до моих ушей донесся какой-то звук. Я шевельнул головой. В мозгу как будто что-то щелкнуло — моя поза не изменилась, но я стал готов тут же вскочить и броситься опрометью куда подальше, если вдруг замечу что-нибудь опасное. Глаза неожиданно стали видеть дальше, уши — слышать острее, и только нюх не изменился — скорее всего, он и так уже был на пике своих возможностей. Я разобрал какое-то… Мычание, что ли? Или блеяние? Да, скорее блеяние. И еще — окрики. Инстинкты динго и знания человека без лишних проволочек сложили имеющиеся сведения и доложили мне, что мечта идиота наконец-то сбылась и я вышел-таки к людям. Тут бы мне и успокоиться, заснуть, а под утро продолжить свой путь, но нет. Мне срочно понадобилось подобраться поближе и посмотреть. Что это за люди, белые или аборигены? На каком языке они говорят? Поселение это или одинокая ферма? Я понимал, что это опасно и вообще неумно, но я уже почти неделю не видел никого, кроме попугаев и кроликов. Я же осторожно, сказал я про себя. Или не про себя? Из моего рта вырвалось какое-то нехорошее рычание, и я внезапно ринулся вперед, туда, откуда раздавались звуки. Зачем я это сделал — сказать я не могу до сих пор. Инстинкты это были — или все-таки временное помутнение разума? Инстинкты обычно вели себя осторожней. Это было похоже на то, как идущая спокойно и послушно на поводке собака неожиданно срывается с места и бежит, утягивая за собой своего хозяина. Только тут различие было в том, что и собака, и хозяин были одним существом, и я будто бы не поспевал сам за собой. Где-то на полпути я все-таки смог совладать с собой, загнал куда-то подальше на задворки сознания желание нестись и жрать овец и резко затормозил. Мне следовало быть намного осторожнее… Тем более, что находился я все-таки на открытой местности и сейчас, скорее всего, был уже заметен. Сообразив, что сейчас не лучшее время для выяснения национальности встретившихся мне овцеводов, я попытался было осторожно отойти назад, но было поздно. Со стороны фермеров, которые для меня были вполне различимы в подробностях, пусть и не самых мелких, уже раздавались какие-то крики. На каком языке кричали, я не расслышать, так как уже бежал назад. Но неоднократно прозвучавшее слово «динго» я разобрал совершенно отчетливо.

В спину пару раз стрельнули, но, судя по всему, больше для острастки. Убедившись, что за мной никто не гонится, я сел на землю и отдышался. Ничего себе. Сбегал, посмотрел. Нет, впредь надо быть осторожнее. Как-то взять все эти рывки, прыжки и прочие проявления дикости под свой контроль. Я зевнул. Надо было устраиваться на ночь.

Оставшийся путь до подножия горы занял еще два дня, к вечеру последнего из которых я уже стоял буквально в паре километров от колоссальной громады из буро-рыжего камня. Ну вот, собственно, добрался. Что дальше? Я улегся под большим, старым деревом, положил голову на лапы и крепко задумался. Людей я по дороге больше не видел, но, может быть, я случайно обошел их стороной? Что-то, отдаленно напоминающее поселение, вдали виднелось. Бежать еще неделю? Я готов. Авось тут тоже кролики водятся.

На небе горели какие-то странные всполохи, мерцали звезды. Среди них особо ярко сиял знаменитый Южный Крест, известный нам — жителям северного полушария — больше по флагу Австралии. Все это волей-неволей наталкивало на мысли о бренности всего земного, о ничтожности земных размеров и понятий. Однако насколько ничтожными являются такие события, как превращения человека в животное с перенесением его за тридевять земель? Происходят ли они часто — или же раз в тысячу лет? Почему я превратился именно в динго? Мог ли бы я с таким же успехом стать моржом, бабочкой, игуаной — или вся суть случившегося в превращении именно в динго? Связано ли это как-то с моими именем и фамилией — или же это просто удачное (здесь я хмыкнул) совпадение?