Созвездие Козлотура
Шрифт:
Потом Сергей провожал ее, и они шли патриархальными переулками Арбата, и Сергей пользовался каждой возможностью, чтобы поцеловать ее, а эти старинные изогнутые переулки таили в себе множество таких возможностей, и Сергей, целуя ее, испытывал благодарность и к этим переулкам, и она не сопротивлялась его поцелуям, а, наоборот, с какой-то особенной слабогрудой покорностью прижималась к нему и пахла шерстью своей кофточки, зябким теплокровием своего слабого тела и еще чем-то, что Сергей мог определить как вечную женственность и что было на самом деле запахом чистого белья и чистой молодой кожи.
Наконец они вошли
Так простояли они с полчаса, вернее, не стояли, а постепенно двигались наверх, на третий этаж, и она уже у самых дверей умоляла его уйти, а он все не уходил, и она наконец нажала кнопку звонка, чего он не ожидал, и, когда за дверью в конце коридора раздались шаги, она его оттолкнула, чего он уже и вовсе не ожидал, с непонятной, учитывая ее согбенный образ, силой.
Он понял, что надо уходить, и в самом деле начал спускаться, но, оглянувшись с лестницы, увидел, что она проскользнула в дверь как-то боком, но не придал этому никакого значения. Он был полон ошеломляющего чуда этого вечера и, добравшись до общежития, уснул как убитый.
На следующий день он ей позвонил, но телефон, который она ему дала, правда, неохотно и с оговорками, что она с родителями скоро уезжает в Швецию (ах, вот откуда образ скандинавской головки!), где родители ее работают в торгпредстве, так вот, этот телефон оказался ложным.
Удрученно вспоминая этот вечер, Сергей понял, что своими робкими прикосновениями в кино он вызвал в ней прилив любовного томления и она бросилась звонить, чтобы встретиться со своим возлюбленным. Теперь, вспоминая, как она говорила по телефону, как она хмурилась, и согбенно прижималась к трубке, и потом решительно бросила ее, Сергей озвучил ее последние слова, которые, как он думал, она произнесла перед тем, как бросить трубку:
— Я к тебе приеду!
Все было так или почти так. Теперь Сергей понимал, что эта девушка не могла жить в таком паршивом доме, и теперь он догадывался, почему она так странно проскользнула в дверь: она не хотела, чтобы этот парень увидел Сергея и чтобы Сергей увидел этого парня. Впрочем, последнее было не обязательно.
Итак, Сергей вынужден был признать, что сыграл во всей этой истории весьма незавидную роль. Правда, эта история способствовала дальнейшему развитию мускулов иронии, если, конечно, такое развитие может приносить какую-нибудь пользу.
Вот что приключилось с Сергеем в прошлом году, когда он, как и теперь, посвящал свободное время неустанным поискам своей избранницы. Надо сказать, что любовное увлечение Сергея лжечахоточной очаровашкой через неделю улетучилось, и он полностью возвратил себе право, и это чувство возвращенного права было написано у него на лице, хотя следует отметить, что на право это никто не претендовал, тем не менее он чувствовал себя человеком, получившим полное право заново искать исполнительницу Главной роли своей мечты.
Поравнявшись с Центральным телеграфом, Сергей решил войти туда, хотя ни звонить, ни получать письма до востребования, ни посылать их никому не собирался.
Дождавшись зеленого света, он стал переходить улицу и в толпе, которая шла навстречу, вдруг увидел девушку в красном пальто и в красной шапочке, с лицом, нежно розовеющим под защитой этого сильного цвета.
Девушка эта так приглянулась Сергею, что он растерялся, тем более что заметил ее посреди улицы и она шла навстречу. Ему сейчас же захотелось оставить толпу, с которой он шел, и присоединиться к толпе, которая шла навстречу.
Но он этого не сделал именно потому, что ему очень хотелось это сделать. Ему показалось, что все сразу поймут, что он покинул свою толпу и втерся в чужую только для того, чтобы быть поближе к этой девушке.
Мгновение было упущено, и он двинулся дальше вместе со своей опостылевшей толпой, которая, кстати, не подозревала о его колебаниях и, можно ручаться, сама без всякого сожаления отпустила бы его на все четыре стороны, отпросись он у нее, и даже послала бы его куда подальше за то, что он пристает к ней со всякими дурацкими вопросами. Толпа, которой он не решился изменить, причалив к берегу тротуара, мгновенно раскрошилась и растаяла, что было почему-то обидно ввиду некоторой жертвы, которую Сергей ей принес.
Он оглянулся на ту сторону и увидел девушку в красном пальто, которая, перейдя улицу, еще несколько секунд мелькала в толпе, а потом тоже исчезла.
Сергей тяжело вздохнул. Его комическая боязнь изменить толпе, с которой он переходил улицу, была не случайна. У Сергея было сильно развито чутье на всякое предательство, и он его видел там, где оно если и было, то в таких безвредных дозах, какие обычно даже не замечают.
Так, в общежитии, если, бывало, кто-нибудь из студентов на глазах у других отводил его в сторону и начинал секретничать, Сергей про себя страшно смущался и злился на товарища за его неуместные тайны. В таких случаях он раздраженными восклицаниями давал знать остальным, что в сущности никакой стоящей тайны нет и он не понимает, зачем с ним шепчутся.
Бывало, если он в компании друзей направлялся в гости к знакомым девушкам, или в ресторан, что хотя и редко, но бывало, или просто в кино, и если по дороге встречался парень, нежелательный в этой компании, и Сергея предупреждали, чтобы он не говорил ему, куда они идут, Сергей испытывал мучительное желание все-таки сказать, куда они идут, и тут же выпаливал, если этот парень все-таки спрашивал. В глубине души Сергей был уверен, что сам вопрос этого злосчастного парня телепатически внушен его, Сергея, неодолимой склонностью рассекречиваться. Уж лучше бы его не предупреждали. Так уж он был устроен, и, видно, с этим ничего нельзя было поделать. На студенческих вечеринках, если он начинал танцевать с какой-нибудь девушкой и, протанцевав два-три танца, замечал другую, которая казалась ему намного интересней, и он уже хотел к ней подойти, — то не мог, потому что его сковывало невыносимое чувство предательства.