Созвездие жадных псов
Шрифт:
Тут дверь приоткрылась, и в кабинет всунулась круглощекая девица.
– Людмила Григорьевна. Я…
– Севастьянова, – строго сказала Людмила Григорьевна, – видишь, мы заняты!
Потом посмотрела на меня.
– Виктор Сергеевич никогда не берет частных учеников, хотя ему многократно предлагали начать репетиторство.
– Он не хочет заработать? Между прочим, я собираюсь платить десять долларов в час!
– Виктор Сергеевич готовится в аспирантуру, – спокойно пояснила директриса, – наверное, у него нет времени, он хочет писать кандидатскую диссертацию. Если хотите, обратитесь к Дарье Михайловне Семеновой, тоже очень знающий специалист, она заинтересована в приработке.
– Странно как, – гнула я свое, – неужели этому Славину лишние деньги не нужны! Небось он женат!
– Виктор Сергеевич холост, – сухо ответила директриса и принялась демонстративно перебирать бумаги.
Она явно давала мне понять, что пора прекратить бессмысленный разговор.
– Все-таки я попробую с ним лично побеседовать, – не сдавалась я, – в каком кабинете он ведет занятия?
– Славин болен, – буркнула Людмила Григорьевна, – он уже почти две недели, если не больше, не появляется на занятиях.
– Да ну! Небось запил!
– Виктор Сергеевич не пьет, – покраснела директриса, – ничего крепче кефира в рот не берет.
– Что же с ним?
– Не знаю, наверное, простуда. Вот придет, покажет бюллетень, сразу все станет ясно.
– Дайте мне его телефон, пожалуйста.
– Славин живет в Подмосковье, у него нет телефона!
Выпалив последнюю фразу, она сердито глянула на меня.
– Простите, но я должна идти на урок.
Вежливо выставленная за дверь, я не стала спорить. Подумаешь, обойдемся и без противных директрис! Адрес-то я знаю. Гнилово, Октябрьская улица, девять.
Поселок с ласкающим слух названием расположился сразу за Митином. Я без всяких проблем добралась на автолайне до кладбища и застыла в нерешительности.
– Ворота впереди, милая, – тут же проговорила бабулька, торгующая цветами, – бери букетик, задешево отдам.
– Мне нужно Гнилово.
– А, – сразу потеряла ко мне интерес торговка, – ну и иди себе.
– Куда?
– Вдоль ограды, а как кончится, тропинка появится, по ней и дуй, аккурат в гниловскую околицу упрешься. Только, если дачу ищешь, к гнилым не ходи.
– Почему?
– А там полкалеки живут, ни магазина, ни ларька, все на горбу из Москвы переть надо, лучше вон туда ступай, к речке, в Конаково. Там тебе всего полно, даже кинотеатр есть.
Но я не послушалась и двинулась в Гнилово. Кладбищенский забор казался бесконечным, он тянулся и тянулся, словно Великая китайская стена. Но потом внезапно закончился, впереди лежала огромная свалка, возникшая, очевидно, стихийно: кучи каких-то ржавых железок, остатки венков и горы тряпья вперемешку с банками и бутылками. Между Эверестами отходов вилась чуть заметная тропка. Секунду поколебавшись, я пошла по ней, стараясь не дышать полной грудью. Тишина тут стояла такая, словно рядом не было шумной Москвы. Солнце припекало, и от мусорных гор поднимались вонючие испарения. Я вытащила из сумки платок, уткнула в него нос и быстро побежала вперед.
Вдруг тропка оборвалась, помойка закончилась. Я стояла на верху небольшой горки, внизу, у подножия, виднелось несколько покосившихся, черных от времени избушек. Вот уж не предполагала, что в непосредственной близости от столицы можно найти такой медвежий угол.
Стараясь не упасть, я сползла, по «ниточной» дорожке и забарабанила кулаком в первую избенку.
– Кто это такой нетерпеливый? – послышался старческий голос, и дверь приоткрылась.
В щель высунулась старушка, подслеповато прищурившись, она спросила:
– Что тебе? Ищешь кого?
– Бабу Галю.
– Ну я это, что надо?
– Виктор Сергеевич Славин у вас комнату снимает?
– Ох, грехи мои тяжкие, – простонала бабуся, – вот ведь какой бабник оказался, ты тоже его ищешь? Входи давай.
Я вступила в полутемные сени без окна, споткнулась обо что-то железное, задела ногой банки…
– Осторожней, – испугалась старушонка, – в залу топай.
Перешагнув порог, я очутилась в довольно большой комнате, обставленной с деревенским шиком. На полу пламенел ярко-красный ковер; другой, только синий, плавно стекал со стены на софу, заваленную горой подушек. Посередине стоял обеденный стол, накрытый клеенкой в бело-розовую клетку, вокруг четыре стула. Из красного угла вместо икон смотрел на меня относительно новый телевизор «Самсунг». Очевидно, баба Галя была атеисткой.
– Баретки-то сними, – недовольно сказала старуха, – натопчешь.
Я покорно сняла босоножки и, чувствуя под ступнями жесткий синтетический ворс, пошла к столу.
– Совсем вы, девки, стыд потеряли, – укорила меня баба Галя, – гоняетесь за парнем. Спору нет, красивый он мужик, но надо же и меру знать!
– А что, к Виктору часто женщины ходят?
Баба Галя погрозила мне морщинистым коричневым пальцем:
– Хитрая какая, сама у него и спрашивай.
– Позовите его, пожалуйста.
– Кого?
– Жильца своего!
– А нету его.
– Как нет?
– Да просто – съехал!
– Когда?
– Вчерась еще, деньги мне дал, и усе.
– Куда?
Баба Галя ухмыльнулась:
– Не сказал. Цельный год прожил и враз сбег. Жалко очень.
– Почему?
– Больно жилец хороший, тихий, как священник. Никуда не ходил. С работы причапает, картошечки пожрет и в светелку. Сядет там, все пишет, пишет… Не пьет, баб не водит, словом, не парень, а золото!
– Вы сами себе противоречите, – вздохнула я, – только что назвали его бабником, а теперь говорите, что женщины здесь не появлялись.
– Так они и не приходили весь год. А вчерась одна приехала, толстая такая, чисто носорог. В комнату протопала, теперича ты явилась. Ох, в тихом омуте черти водятся.
– Можно мне его комнату посмотреть?
– За просмотр денег не берут, ступай, – милостиво разрешила бабка и толкнула дверь, – любопытствуй!
Я окинула взглядом небольшое, примерно десятиметровое помещеньице, обставленное без всяких излишеств. Узенькая койка, застеленная серым, застиранным одеялом, стул, двухстворчатый гардероб, явно сделанный в тридцатые годы, и ободранный письменный стол. На подоконнике теснились книги, и, в отличие от большой комнаты, тут висела икона, самая обычная, бумажная. Такую за копейки можно легко приобрести в любой церковной лавке.