Созвездие жадных псов
Шрифт:
– О господи, ну как мне все бабы опостылели! Господи, в следующий раз буду делать фильм из жизни животного мира!
– Почему? – изумилась я.
– Потому что мужики еще хуже, чем бабы, – пояснил антрепренер.
Ребекка продолжала оправдываться:
– Ты не подумай, Лампа, что я сама…
– Ладно, – прервала я ее, – Алевтина – твоя, честно говоря, я просто счастлива, что избавилась от необходимости кривляться перед камерой, ну не мое это занятие! Так что не переживай, а прими от меня большое спасибо!
Бекки, бурно зарыдав, кинулась мне на шею, безостановочно
– Лампуша, дорогая, милая.
– Так ты не хочешь сниматься? – тихо поинтересовался антрепренер.
– Слушай, Веник, – обозлилась я, – сколько можно тебе втолковывать? Ты совсем тупой? Одна беда…
– Какая? – в один голос поинтересовались Веня и Ребекка.
– А газеты? Интервью, фото…
– Ерунда, – отмахнулся антрепренер, – не бери в голову, я все улажу наилучшим образом.
– А почему дверь сломана? – загремел со двора Гарик.
Ребекка и Веня быстро переглянулись и зашептали:
– Эй, Лампа, только при нем не надо про сериал! Это наше дело, хорошо?
Я пожала плечами. Пожалуйста, только не понимаю, почему они решили соблюдать строгую секретность.
Утром в пятницу я набрала телефон кулинарного училища и, услыхав бодрое «алло», пропищала тоненьким голоском:
– Я хочу подавать документы, скажите, когда директор будет?
– Людмила Григорьевна находится на работе с девяти до восемнадцати, – железным тоном пояснила невидимая собеседница, – но бумаги нужно отдавать в приемную комиссию, время работы то же.
Страшно обрадованная, что «носорог» такой трудолюбивый, я стала собираться. Сначала положила в сумочку небольшое удостоверение темно-бордового цвета с золотыми буквами ФСБ на обложке. Купила его за двадцать пять рублей в переходе между «Тверской» и «Чеховской». Там стоит симпатичный молодой человек с целой грудой «документов». Еще за четвертак он лихо заполняет его, ставит печать и вклеивает фотографию. Кстати, в этом же переходе есть и фотоавтомат… Вообще у меня было две ксивы, одна – «Московский уголовный розыск» и другая – «Федеральная служба безопасности». Но ксиву МУР отобрал Володя Костин, взяв с меня честное благородное слово, что я больше никогда не воспользуюсь этим документом. Но в отношении ФСБ майор никаких указаний мне не давал, он просто ничего не знает об этой книжечке. Значит, моя совесть чиста. Положив в сумочку фотографии и велев детям не слишком приставать к генералу Рябову, я побежала на станцию.
Платформа встретила меня тревожно гудящей толпой. У касс клубился народ.
– Безобразие, – кричал мужик в мятом сером костюме, – если электрички отменяете, то обязаны людям справки выдавать для начальства! Что я теперь на работе скажу, почему опоздал?
– Нечего на меня орать, – визжала кассирша, – я в чем виновата? Сообщили: поезда до семи вечера не пойдут ни в Москву, ни в Калугу. А справки в столице получишь, у начальника Киевского вокзала.
– Что случилось? – спросила я у молодой женщины с девочкой.
Та горестно вздохнула:
– Говорят, пути ремонтируют, и поезда в Москву не ходят, а на автобус до «Юго-Западной» сесть без шансов, он раз в час ходит, и мы с дочкой не влезли. Что делать, ума не приложу!
В расстроенных чувствах я поплелась назад. Вот жалость, эх, была бы машина! Минуточку, но машина как раз есть. Золотая «копейка» стоит под окнами, заправленная бензином под самое горлышко, а немногословный Роман покопался в моторе, и теперь «жигуленок» летит, как журавль на юг.
В глубоком раздумье я походила вокруг автомобиля. Конечно, страшно, но надо когда-нибудь начинать! Эх, была не была.
Путь до Минского шоссе я преодолела довольно быстро, впрочем, и на магистрали особых сложностей не возникло, поток транспорта был невелик, и, держа приличную дистанцию от впереди идущих иномарок, я, мокрая от напряжения, вкатилась на Кутузовский проспект.
За Триумфальной аркой раскинулась Москва. Машины вокруг роились тучами, закусив нижнюю губу, я пристроилась в крайний правый ряд и поползла вдоль тротуара. Напряжение постепенно спадало. Ну и ничего страшного. Главное, не торопиться и не лезть в крайний левый ряд, где стремглав проносятся мужики на джипах и «Мерседесах». Справа очень удобно ехать. Единственная помеха – рейсовый автобус. Объехать его я боялась, и, когда противно воняющий «Икарус» делал остановку, приходилось притормаживать вместе с ним. Наконец как раз у «Макдоналдса» автобус проехал перекресток на зеленый, свет мигом поменялся на красный, и я послушно встала.
Сзади тревожно загудели. В зеркальце заднего вида отразился шофер «Волги». Губы его беззвучно шевелились. Я приоткрыла дверь и крикнула:
– Ну и чего гудишь? Красный ведь!
– Дура, – заорал водитель, – ослепла совсем? Знак висит только направо, здесь на стрелку. Потоку красный, нам зеленый, поворачивай!
– Но мне надо прямо!
– Во, блин! – взвизгнул шофер, влез в «Волгу» и начал меня объезжать.
У светофора я простояла минут десять, не понимая, как поступить. Лента машин плавно огибала «Жигули», и, наконец поняв, что деваться некуда, я повернула вместе со всеми и оказалась у Киевского вокзала.
«Ничего, ничего», – успокаивала я себя, аккуратно паркуясь за небольшим ларьком. Оставлю машину здесь, в укромном местечке, главное, цель достигнута, до Москвы я доехала, дальше воспользуюсь общественным транспортом, а вечером на дороге не так много машин…
Плюхнувшись в вагоне на сиденье, я вытащила из сумочки новую Полякову и, начиная увлекательное чтение, подумала: «Ну зачем мне автомобиль? Сплошные нервы, на метро куда удобней!»
Глава 26
Людмила Григорьевна опять сидела в кабинете. Увидев меня, директриса раздраженно вздохнула и спросила:
– Ну? Надумали Селезневу репетиторшей брать?
– Не совсем.
– Тогда что?
– Подскажите, где все же Славин!
– Слушайте, гражданочка, – совсем обозлилась педагог, – я русским языком вам сообщаю, Виктор Сергеевич репетиторством не занимается, и потом, он болен, тяжело, может, вообще из нашего училища уйдет!
– Что вы так нервничаете?
– Я совершенно спокойна, не мешайте мне работать! – заорала толстуха. – Освободите кабинет!