space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том
Шрифт:
Глава 33
В галактической вселенной, имени которой нет, где не всё так, как описывают, и не так всё, как выглядит, есть дверь волшебства. Всякий входящий в дверь превращается в спичечную коробку, в журавля, в нарцисс, в тележку, иль орла с семью лапками, а выходящий становится кем-то другим, перепутавшись телами с теми, кто входил. Открыв выход, иль вход, совсем не важно — сама дверь определяет какая из сторон вход, а какая из них выход, некогда бывшие люди, становятся не самими собой, а кем-то вроде таракана, ведь дверь определила их в людей, в дуршлаг, в стручок фасоли, а некоторых в пыль. В той пыли живут инопланетяне, ещё меньше пыли в миллиард раз — они строят корабли, путешествуют в моря, изучают вселенную вокруг себя — мир, в котором они летают, среди таких же пылинок и микробов, как сами. Создают науку, изучают законы физики, пишут книги, воспитывают детей. Увы, знать, что они лишь то, чем задыхаются астматики, они не могут. Как-нибудь
Та сторона двери всё время меняется, становясь то горным и гладким, с тысячью скалами, откуда сползают живо-камни, некогда бывшие людьми и животными, а бывает, там образуется пустота — в той пустоте обитают множество удивительных существ. Дверь не может знать, каковы законы вселенных откуда существа прилетели, потому лепит из них свои законы, строит им тела, способности и определяет, кем, чему и кому быть. Так, маленький червяк попавший случайно во вселенную, может стать животным с орлиной головой, телом быка, и хвостом павлина, и скоростью бега гепарда, при этом, уметь плавать и светится в темноте. И мешок у него бывает, для потомства, как у кенгуру. И вместо того, чтобы уродить на свет себе подобного, в мешке может вырасти змея, ландыш или шариковая ручка с ножками кузнечика, дабы прыгать на свободе. Всяко входящего вселенная собирать не умеет, потому и предопределяет им свою роль в себе, вкручивает все конечности с других животных когда-то входящих сюда, делая из них монстров, так сказали бы мы, — но вполне нормальных существ для того измерения.
Никто не знает откуда появилась эта дверь, она всегда была здесь. И во время второй мировой войны, и во время того, как отец и мать Микеланджело зачали художника, и во время испанской чумы, и даже во времена, когда пещерные люди жили в холодных, заснеженных горах и спали на ледяных камнях, дверь стояла прямо здесь, на поляне, в пустоши, один одинешенька. Ни огонь, ни ветер, ни потоп и не атомная бомба не могли оставить на ней следа, трещин, вмятин и сколов, а человек пытавшийся переместить или уничтожить дверь, размахивая топором — исчезал. И вскоре между протоптанной дорожкой и дверью вырастала новая роза или кактус. Может быть, когда-то в будущем, те люди, что развились в сверхразумных существ, смогли отправить ту дверь в прошлое для образования того будущего, что мы знаем. Чтобы будущее стало таким, каким мы его помним сейчас.
Будущее, как вода. Попадая в прошлое и меняя её, мы вовсе и не меняем своё будущее, иначе мы и не попадали бы в прошлое такими, какими были, — мы уже были созданы такими, из-за влияние прошлого на нас. И то, что мы отправили что-то в прошлое, это было предписано будущим, настоящим, и в прошлом оно было именно таким, каким и быть должно. Будь всё по другому, мы не попадали бы в прошлое, не существовали бы в будущем — мы сами создали себя, окружение, мир и саму вселенную. Удивительно, что это понимает гадюка бьющая по барабанам, кабан, танцующий кукарачу, и тот осьминог, что учит маленьких карпов арифметике. Представьте себе, что попав в то время, когда Гитлер бомбил Англию, вы убили фюрера, но вы совсем не стали менять будущее, вы вернулись в одну из нитей будущего, где его не было, или, где его убили. Но Гитлер во всяком случае был бы убит. Но, по-видимому, у вас ничего и не произошло, ведь убей вы того, вы бы не возвращались за ним, — будущее было бы для вас без Гитлера. Без убитых им жизней, детей и собак. Раз вы попали в прошлое ради него, значит будущее не изменилось. И сколько бы возможностей и шансов вы не использовали, Санта Клаус всегда будет дарить подарки, а в фей верить будут во все времена. Вот, один из них, в шляпе цилиндре, толстенький, бежит к фюреру — это Лепрекон-Джинн, исполняющий желания. За кусок шоколада, когда в мире кризис, он готов исполнить желание фюрера, того глядишь, исполнит уничтожить всех людей. Увы, не везёт тем, кто многого просит. Переманили Джинна, предложили больше сладостей, переметнулся, передумал, и кто-то из людей пожелал скорейшего окончания войны.
Фюреру деваться было некуда, его все ненавидели и преследовали. Многие друзья и товарищи по оружию переметнулись на сторону врага, чтобы сберечь свои жизни и жизни своих детей. Многие из немцев скрывали, что они евреи, и казнили себе подобных, дабы не попасть под гнёт Гитлера. Разумеется, немец бежал, и прыгнул в дверь и исчез. В том измерении и времени не существует, как в нашем. Одна минуту равна году, а год целому тысячелетию. Там фюрер и прячется, чтобы однажды вернуться и отомстить человечеству, когда земля станет перенаселена, а пищи не хватит на всех, — устроить геноцид. А пока, Гитлер, чашка, с которой отпивают кофе учёный Лев и грязнуля Бобби, летающий крокодил. Возможно, Гитлер прав, и опережал своё время на многие столетия, ведь выживание самое главное.
Фюрер всегда считал, что, чтобы люди были счастливы, нужно развить медицину, и укоротить численность человечества по одной лишь единственной причине, — спасти их самих от себя, дать им свободу. Гитлер хотел снизить цены на продукты, на вещи, создать идеальное место для жизни, где все будут счастливы. Без толкучки в автобусах, без очередей на кассе, без крошки хлеба в шкафу. Ему хотелось, чтобы все были сыты и жили в мире, но для этого нужно было истребить их половину. Часть человечества. Наблюдая за производством машин и строительством заводов, фюрер плакал по ночам. Он считал, что люди губят природу, саму планету, Гитлер желал остановить развитие всего, чтобы начала развиваться природа. Пелена жадности накрыла землю, люди убивали друг друга ради богатства, но ведь фюрер убивал не для каких-то бумаг, а ради того, чтобы освободить природу от плена человечества. Увы, за его мысли, его возненавидели и назначили его на роль самого отъявленного преступника человечества. Он вынужден был прыгнуть в дверь. Исчезнуть, чтобы однажды вернуться. Куда, в какой мир? Каким будет планета через тысячу лет?
За многое время будущего, за всё хорошее нужно платить. Люди пугались умных. Опередивших своё время. Но в конце концов всё идёт к концу. Чем больше людей, тем больше денег, но в то же время, меньше денег. Работники получают не заслуженно.
— Удивительно, что столько всего не написано в учебниках по истории, — удивился Матвей, закрывая книгу, — Гитлер был хорошим человеком.
— Считаю это разумно так предполагать, — ответил Жираф, приглаживая копытом гриву, — Но одно не понятно, откуда это попало к нам?
— Ты сам знаешь, — Матвей посмотрел на дверь, и сглотнул слюни, — Это она творит чудеса, она раскрывает правду.
— Ты о боге?
— Именно о ней. Или о нём. Это материя неизвестного происхождения. Она создала нас с тобой, одарила разумом и домом.
— И написала прошлое. Раскрыла правду об умах великих.
— Так и есть.
Матвей поставил книгу на полку возле тысячи других, где красовалась правда о Наполеоне, об Чингисхане, Иване Грозном, о Цезаре, правителе Рима, о Имхотепе, фараоне Египта, и множество других личностей, которых считали злом.
— Они все опережали своё время.
Из-за полок показалась голова тетерева, она важно вышла к Матвею и заговорила:
— А ведь знаешь, мы часть истории. В каждом из нас есть частица атома этих великих людей. Может потому мы думаем так же, как и они и сопереживаем им?
— Всякое бывает, — с верхней книжной полки спрыгнула блоха, и важно закурила трубку, — Я ведь и сам великий, наверняка во мне кровь воителей и гениев!
Вдруг отворилась дверь, и вышел Робинзон Крузо, держа в объятиях Пятницу. Голую, глупую, сексуальную. Со стороны может показаться, что это люди, увы, куклы барби. И вместо рук у них лодки, а вместо головы немытая картошка.
Глава 34
Тридцать четыре желторотых аборигена играли в удивительные игры. Двое из них держали бедного Ломоносова за руки, трое били его по ресницам, а остальные двадцать девять, щекотали его между безымянным пальцем и мизинцем. Каждый раз щекоча меж них, из междупальция сыпались съедобные конфетти. Взглянув более пристально на всё это зрелище, можно обнаружить крохотного гномика бегущего вверх по направлению водопада конфетти, обратно домой, перебирая маленькими ножками, ругаясь непристойно, пища, словно какой-то комар. Между прочим, на другой ноге, такой же удивительный матерный гномик держал за веревочку комара на привязи, хищного и ужасного монстра, ручного, чтобы, если вдруг, когда придётся выйти из своего измерения смочь без причинения боли Ломоносову, ввести антиболь хоботком комара и вернуться обратно в своё измерение, разрезав между мизинцем и безымянным пальцем чёрную дыру. Там гляди и пару покрывал засосёт, пара носков потеряется и диван в прихожей. Так, впервые в своей жизни, Ломоносов узнал, что такое вселенная, и увидел между порталом целые крохотные и удивительные миры, которых ему никогда бы не удалось обнаружить устройствами времени восемнадцатого века, — кошмарное время. Два узкоглазых осьминога смотрели ему в глаза через щель, когда тот пытался надеть башмаки, и пытались соблазнить физика и выдающегося, между прочим химика, дабы присосаться к его губам и высосать все питательные соки. Те самые... Не зря Ломоносов славился тем, что поставлял виноградный сок в Архангелогородскую губернию, так же, как и сок из лаванды, из крапивы и пяти славных гусениц, что паслись у него на лугу, среди опавших листьев кактуса, едва ли не с размером слона. А под ногами бегали блохи, боксируя вымя гусениц, как боксерскую грушу, тем самым смягчая затвердевшие плоды внутри них, превращая в мякоть, из мякоти которой выделялся славный, фантастический нектар в виде сока. Ломоносов, забывал доить гусениц, специально, чтобы напиться вином и шляться по барам и кабакам, соблазняя то вешалки у входа, то мусорные вёдра на полу, считая их за дам. Впрочем, разницы никакой он между ними и не видел. Женщины так же сильно вешались на них, как на вешалки вешались все другие, и так же падая ниц на пол, как это делало ведро, после очередного праздника, целовали выброшенные ботинки пьяниц. Ровно так же как и дамы. Среди всей этой зловредной вони таился, грех не вспомнить, самый настоящий драгоценный житель той Губернии, едва ли не единственный на всю Российскую империю человек, - уборщик, что убирал не только пьяниц в мусорные пакеты, разделяя их на куски, и кормя диких собак у входа фаршем, и одичалых бомжов у кривого дерева на большом холму возле Сонной лощины, но также протирая полы после тех странных поэтов и литераторов, блевоту.