Спасатель
Шрифт:
– - Они его прирежут, Василь, -- сказала вдруг Маша.
– - Да ты что!
– съёрничал я.
– - Ага. Прогони их.
– - Но я не могу, Маш.
– - Почему? Ты же тут главный!
– - Мне запрещено прогонять. Они ничего такого не делают. Если будут жечь костёр, я скажу. А если мангал - это не запрещается.
– - Василь! Но они же прирежут барашка. Живое существо!
– Маша стояла бледная, потрясенная, её трясло.
– Ты вот за руку с ним здоровался. А может это рука будущего убийцы!
– - Машуль! Мне очень
– - Василь! Ты должен!
– Маша стояла и тряслась от злости. Она пошла пятнами, потом раскраснелась.
Баран каким-то непостижимым образом вырвался и понёсся вдоль берега. Копыта его проваливались в песок, оставляя следы, похожие на сердечки, которые были нарисованы на скотче у Маши, на её блокнотах и кошельке. Далеко баран не успел смыться. У него на пути оказались новые "отдыхающие". Они добирались до места "праздника" пешком. Все таджики и узбеки, окопавшиеся в нашем посёлке, жутко спортивные. Они участвовали и в нашем акватлоне, и в кроссе. Я всем им, даже не занявшим никаких мест, выделил медали в качестве "братской" помощи. Те, которые поймали барашка, как раз были с медалями. Они уже были мне не чужие, раз участвовали в таком мероприятии. Я видел, как они гордились медалями, как дети ходили с ними по посёлку, показывали всем. И с этими работягами я поздоровался за руку. Они говорили:
– - Василь! Хорошо Василь! В реке, видишь, больше мыться нет. В баня едим--да.
Я кивал и улыбался. А что мне оставалось делать?! Я повернулся и увидел, как брезгливо морщится Маша - ведь я пожал руки потенциальных убийц барашка.
Баран смотрел на меня чистым глупым взором. Он понял, что ему не уйти.
– - Ты должен их прогнать!
– тихо прошипела Маша, когда барана увели к кувшинкам.
– - Но они пойдут на другой берег и там барашка всё равно прирежут.
– - Ты трус!
– сказала Маша.
– - Маш! Ты приехала и уехала, -- жёстко сказал я.
– А я не хочу разборок. Они же ножиками махать начнут.
– - Позови своих ребят.
– - Чтобы стена на стенку? Люди пришли праздновать юбилей. Ведь и твоя семья приходила праздновать на пляж Лёхину Днюху, вы тоже жарили шашлыки.
– - Все жарят, -- нервно отмахнулась Маша.
– У нас куриный был шашлык.
– - А у них будет бараний.
– - Но мы не убивали курицу, -- страшно вращая зрачками, проскрипела Маша.
– - Потому что её убил кто-то другой.
– - Это была курица из клетки, с птицефермы.
– - Всё Машуль. Закрыли тему. Ничего сделать нельзя.
– - Я хотел обнять Машу, но она отшатнулась от меня как от чумного:
– - Не трогай меня! Не смей!
Я пока держался, и пытался Машу привести в чувство. Перед летом я читал инструкцию МВД, где говорилось, как надо общаться с агрессивными, но не опасными людьми: надо успокаивать, надо говорить и говорить доброжелательным убаюкивающим тоном.
– - Они пока не убивают, только привязали к сосне. Видишь: он бегает привязанный. Может, они его и не убьют.
– - Убьют, -- упрямо сказала Маша.
– Я в книжке читала.
– - Маш! Если тебе неприятно, уходи. Я всё понимаю, -- я держался из последних сил, успокаивая свою девушку: -- Я не имею права покинуть пляж. Я должен пробыть здесь до восьми вечера. А завтра вообще закрываю сезон. Буду буйки доставать и грузила, балласт. Можешь придти, порисовать этюды: буйки и балласт на фоне лодки - красиво по-моему, а?
– - Василь! Прогони! Ты же их ненавидишь! Почему ты вдруг испугался?
Я начал терять терпение.
– - Я никак не мог взять в толк, Маша, что произошло? Люди, нерусские, пришли на пляж праздновать юбилей. Чем ты не довольна? Я тоже не в восторге от них. Но пляж -- городская территория, общественная, общая.
Маша меня ударила. Самое страшное, я понял, что она действительно очень жалеет этого барашка, который уже и мекать-то-бекать перестал. Слово за слово, Маша стала меня оскорблять ещё больше.
Тогда я не выдержал и сказал:
– - Вот ты жалеешь барана, а почему ты людей не жалеешь?
– - Как?
– опешила Маша.
– Каких людей?
– - Ну, допустим, ты на многих отдыхающих смотришь свысока, презираешь наших поселковых, общаешься только с теми, кто понаехал и теми, кто строится в Дубках?
– - И что?
– - Маша уставилась на меня.
– Те, кто понаехал, как ты говоришь, наши друзья и приятели. А ваши местные - это другой круг.
– - Какой такой другой круг?
– - Ну... другой.
– Маша замялась, но глаза не отвела.
– - Ты меня понимаешь?
– - Понимаю, -- кивнул я. Чё ж тут не понять. Толстосумы - твой круг, во всяком случае, ты туда стремишься, а бедняки-работяги - не твой круг.
– - Чем ты не доволен?
– теперь Маша возмущалась.
– Ты должен быть благодарен, что понаехавшие так развили инфраструктуру вашего посёлка.
– - Это что землю раскупили? Этим, что ли, развили?
– я взбесился.
– - Не прикидывайся, Василь. Школа твоя, например. Какая была, а какая стала?
– - Какая была, такая и осталась, учителя в бараках живут, а учеников на иномарках привозят эти... из твоего круга.
– - С кем общаться - моё личное дело, -- жёстко сказала Маша.
– Поселковые мне не ровня, понял?
– - Да, -- ответил я.
– Понял. Ты считаешь себя лучше других. Вот ты требуешь сейчас этих прогнать. А не ты ли говорила мне, что я националист? Да ты хуже меня! Я почему против индейцев? Потому что они лезут с чужим уставом в наш монастырь. А ты?! Ты почему за них? Потому что считаешь их своими слугами. Да! Ты - не националистка. Ты - капиталистка.
– - Господи!
– Маша по-моему испугалась.
– - Но при чём тут их национальность? Причём тут капитализм? Если уж на то пошло, твой дядя Боря - вот кто капиталист. И бандит!