Спасение на воде
Шрифт:
По часам было уже восемь утра, но туман и не думал рассеиваться. Мы спустились в каюту, задвинули переборку, но продолжали и там дрожать от холода и сырости. Никита вдруг озабоченно полез под сиденье и выдернул оттуда старый замасленный ватник.
— На-ка, прикинь, — он кинул мне ватник.
Рукав у ватника был оторван, торчала вата. Я вдруг развеселился. Ни слова не говоря, я полез в свой рюкзак, вытащил детский еще свой свитерок, который мама зачем-то (мало ли что!) мне положила…
— На-ка, прикинь! —
Никита захохотал.
— На-ка, прикинь! — он кинул мне свой огромный резиновый сапог.
— На-ка, прикинь! — я кинул ему свою резиновую кеду.
— На-ка, прикинь! — он кинул мне подушку.
— На-ка, прикинь! — я кинул ему чайник (в чайнике так и осталась вмятина).
— На-ка, прикинь! — он кинул мне кастрюлю.
Мы кидали друг другу разные предметы, повторяя: «На-ка, прикинь!» — и хохотали.
— …Ну, все, хватит!
Тяжело дыша, мы вылезли наверх.
Туман понемногу расходился — вдруг открывался кусок берега, освещенного солнцем, потом бесшумно летел новый клок тумана и все занавешивал.
Но вот понемногу прояснилось, и мы увидели такую картину: на огромном, широком пространстве там и тут сверкали мокрые камни, и всюду, под разными углами, стояли баржи, теплоходы, буксиры.
Туман разошелся окончательно, и мы вдруг увидели впереди, за кораблями, высокую, как замок, плотину.
— Шлюз! — закричал Никита. — Новое дело!.. Сейчас запустят!
Мы стали лихорадочно трепать учебник, разыскивая правила шлюзования.
И вдруг увидели, что теплоход, стоящий первым, двинулся и медленно идет к шлюзу, и высокие ворота перед ним раскрываются.
— Врубай! — топорща усы, закричал Никита.
— Куда? Мы же ничего не знаем!
— Врубай!
Мы помчались к шлюзу, чиркая железной обшивкой о бетон, вошли в сужение.
Задрав голову, мы еле видели верхушку ворот.
Вслед за самоходкой мы вошли в шлюз, продолжая листать учебник.
— Так, — сказал Никита. — Все ясно. Надо привязаться за рыгель. Кто тут рыгель?.. Никто не признается!
Нас охватил безумный хохот, и тут мы заметили, что вода поднимается и вместе с ней идут толчками вверх крюки в пазах по стенам.
— Рыгель? Держи его, — закричал Никита.
— Перебирая ладонями по шершавой стене, мы добрались до рыгеля и сумели надеть на рыгель петлю.
— Читаю дальше, — сказал Никита. — Иногда рыгель в пазу заедает, и тогда судно переворачивается… Отцепляй! — закричал Никита.
Перегнувшись, я отцепил петлю. В шлюзе ходили водовороты, нас сразу понесло боком, закрутило. Вокруг была одна только бездушная техника, и лишь на самом верху высоких ворот металась старушка в платочке, жалобно причитая.
Потом мы увидели, что, облокотись на железный борт буксира, за нами с интересом наблюдает человек в замасленной ковбойке, берете и с золотым зубом.
— Правильно, ребята! — вдруг одобрительно сказал он. — Кто не рискует, тот остается… вне шлюза!
Никита спросил его: что уж такого особенного мы сделали?
— В туман… Лутонинскую луду пройти… не скажи!
— Какую луду?
— Ну — пороги… луда, по-речному.
— Да?! — удивились мы.
— Давай, — кивнул он, — за нашу баржу цепляйся! За перо руля!
Перебирая ладонями по нависающему боку баржи, мы медленно подтягивали катер к корме.
— Давай, ребята!.. — Он подмигнул и сипло захохотал.
Несколько смущенные таким успехом, мы поспешили скрыться за кормой баржи и пропустили носовой наш канат в кольцо на пере руля — огромном листе железа, на три метра выступающем над водой. И как раз вовремя: открыли выходные ворота шлюза, все суда стало разворачивать, мотать, и нас вполне бы могло расплющить.
— А как вообще цепляться за руль? Ничего? — спросил я.
— Так на руле специальный дизель стоит. Не рукой же… Думаю, нас и не почувствует.
Канат, провисший до воды, стал подниматься, потом нас дернуло, баржа двинулась! Продетый в баржу канат мы держали за два конца, и удерживать его становилось все тяжелее.
— Постой, — вдруг сказал Никита, — а может, мы боремся друг с другом? Ну-ка, ослабь!
Я приспустил свой конец, Никита — тоже, и все равно мы шли с той же скоростью!
— Старинная морская игра — перетягивание каната! — усмехнувшись, сказал Никита.
Мы затянули петлю и оставили канат. Мы плавно шли вслед за баржей. Мы выходили в широкое Нижне-Свирское водохранилище.
— Все! Глубокий сон! — сказал Никита.
Мы спустились в нагретую каюту, освещенную ярким оранжевым светом от занавесок. Согнувшись, я подошел к плите, зажег газ, стал готовить яичницу. Два яйца, шипя, растеклись по сковородке, третью скорлупу щелкнул я осторожно, и тут же выскользнул желток — кругленький, красноватый. Никита включил магнитофон, откинулся на левый боковой диванчик, довольно блестя глазами, разглядывая весь этот уют, который он создал. Потом он сделал четыре бутерброда с беконом, быстро съел свои два и со вздохом стал поправлять бекон на моем бутерброде.
— Бери уж! — сказал я, ставя яичницу…
…Проснулись мы, когда прошли уже второй, Верхнесвирский шлюз и выходили в Подпорожское водохранилище — широкий разлив, освещенный низким уже солнцем. Развязав наш замечательный узел, мы вытолкнулись из-под чугунного зада баржи и по широкой дуге помчались к водохранилищу, помахав рукой нашему другу в берете, который все так же стоял, облокотившись на борт буксира.
— Все! Ловим рыбу! — сказал Никита.
Став у красного бакена, мы вынесли на корму столик и сели ужинать, закинув перед этим в воду донки.