Спаситель Петрограда

Лукьянов Алексей

– Это такая экзотика.

На этом репортаж закончился.

Иван Филаретович открыл рот. Он ожидал, что такому необычному гостю должны уделить не три-четыре минуты, а по крайней мере полчаса. Что он - так и слоняется по Питеру ради экзотики? Откуда в Питере экзотика?!

– Папа, а что крокодилы едят?
– спустившись в гостиную, поинтересовался Иван.

– Здрасте, пожалуйста!
– Папенька оторвался от газеты.
– Тебе сколько лет, Филаретыч?

Иван покраснел, однако не сдался:

– Но ведь это ненормально, когда хищник разгуливает

по улице. Он же может напасть на человека и съесть его.

Папенька отложил газету в сторону.

– Ваня, я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты не пугайся. Теоретически любой человек может напасть на себе подобного и убить его: тростью, перочинным ножом, голыми руками. Мало того. Ежедневно на службе я сталкиваюсь с людьми, которых, кажется, легче убить, чем объяснить им элементарные вещи. Встречаются также подлецы, склочники, лентяи, которых тоже порой хочется пристрелить. Может, начнем запирать всех в клетки, начиная с меня?

Иван задумался.

– Что же теперь, и на улицу выйти нельзя?

– Почему?
– удивился папенька.

– Ну...
– помялся Иван.
– На меня ведь могут напасть...

– А почему до сих пор никто не нападал?

Теперь Иван озадачился не на шутку. Почему люди не бросаются друг на друга, действительно? Ведь это и в самом деле легко: удар - и нет человека. Правда, посадить могут...

– Боятся наказания?
– Он поднял глаза на папеньку.

– Приехали!
– Тот, похоже, всерьез расстроился.
– Ты, получается, ведешь себя цивилизованно потому лишь, что мама или я можем оставить тебя без сладкого или даже отшлепать? Хорош гусь! Я-то думал, что мы друзья...

– Но мне ведь и в голову не приходит бесчинствовать, - стал оправдываться Иван.

– Так почему это должно прийти в голову другим?
– спросил папа. Филаретыч, все ведь очень просто. Если думать, что люди не нарушают закон только из-за боязни наказания, получается, что все преступники - очень смелые люди. А это не так - все они трусы и слабаки и при должном отпоре стараются уйти от прямого боя. Люди живут вместе, а жить друг с другом в постоянном страхе, что на тебя нападут и убьют, невозможно. Это неминуемый нервный срыв. Поэтому любое асоциальное поведение ставится вне закона, как угрожающее совместному проживанию людей. Человек постоянно несет груз ответственности. Как только он отказывается от ответственности и заявляет, что хочет свободы, - это первый сигнал, что тут что-то не то. Скорей всего такой субъект хочет жить за чужой счет. Жить среди людей и быть вне зоны ответственности невозможно, понимаешь? Почему ты ведешь себя подобающим образом?

– Я - ответственный?
– широко распахнул глаза Иван.

– Вот именно!
– торжественно объявил папенька.
– А теперь идем ужинать.

Двенадцатое января

– Запомни: ниже пояса тебя видеть не должны, - уже битый час долдонил шеф.
– Вышел на террасу, принял парад, помахал рукой - и назад.

– Понял, не дурак.
– Возницкий разглядывал себя в зеркалах, тщетно выискивая хотя бы одну общую черту с портретом государя императора.
– Дурак бы понял, - добавил он шепотом.

– Разговорчики!
– незлобиво прикрикнул Михал-Юрич.

Сегодня - день рождения императора. Большой парад состоится на Дворцовой, Преображенский и Семеновский гвардейские императорские полки строем пройдут вкруг Александровской колонны, а как стемнеет - начнется фейерверк.

Зимний уже стал для Юрана чем-то привычным. Он не жил, конечно, по расписанию Его Величества, трапезничал в своей комнате, по дворцу лишний раз не шлялся, дабы не портить паркет. Для этой надобности на копыта ему надевали толстые войлочные чехлы, однако подковы рвали плотную шерсть чуть ли не через час ходьбы, так что Возницкий сам ограничил передвижения по коридорам.

– Так, повтори, если такой понятливый: что делать в чрезвычайной ситуации?

Юран отчеканил по-солдатски, но с издевательской интонацией:

– В случае возникновения нештатной ситуации продолжать изображать из себя государя императора, в случае прямой угрозы для жизни - укрыться в безопасном месте. В случае ядреного, то есть ядерного взрыва замотаться в белую простынь...

Шеф раздавил ухмыляющегося кентавра взглядом и сказал:

– Ты, думаешь, шибко умный? Попал в тепличные условия, теперь еще и права качаешь?

– Виноват, господин полковник.

– Был бы ты у меня виноват!
– Михал-Юрич сердито потер ладони, будто замерз.
– Уволю к чертовой матери, без выходного пособия. Вот только закончится все...

– Что закончится?

– Не твоего ума дело!

– Нет, моего. Солдат должен понимать свой маневр, - ответил Возницкий.
– Да не вращайте так глазами, выпадут. Что вы мне сейчас сделаете? Да ничего. Я хочу знать: что с императором?

Шеф не то чтобы опешил, но слегка растерялся. И, пока он не пришел в себя, Возницкий решил его дожать:

– Или мы решим эту проблему сейчас, или мы не решим ее никогда. Я отказываюсь с вами сотрудничать.

– Ты мне угрожаешь?
– Михал-Юрич взял себя в руки.
– Да я тебя сейчас прямо голыми руками уделаю.

Юран понял, что надерзил сверх всякой меры. И поэтому продолжил дерзить:

– Слабо тебе, старикашка.

Жандарм ударил, без замаха, отработанным движением, и, будь Юран человеком, ему бы несдобровать. Однако кентавр устроен немного иначе: Возницкий только ухнул и слегка коснулся плеча обидчика кулаком. Михал-Юрич с тяжелым вздохом опустился на пол.

– Без рукоприкладства!
– Юран навис над своим куратором.
– Я вам не быдло какое-то, я государь.

– Да какой ты... государь... ты на себя по... смотри.
– Шеф с трудом дышал.
– Я тебя под три... бунал...

– Спокойно, дяденька, спокойно, у нас еще спектакль сегодня.
– Поджилки у Юрана от собственной наглости все-таки тряслись, но он понимал, что все уже слишком далеко зашло и теперь его со счетов скидывать поздно.
– Что с императором?

– Пошел ты!
– Михал-Юрич потер левую грудь... закрыл глаза...