Спасти империю!
Шрифт:
Приступ смешливости у Ивана постепенно угас, сойдя на нет. Вслед за этим у него начало меняться и настроение. К тому времени, когда солнце стало клониться к закату, а всадникам уже были видны купола ростовских соборов, Иван вновь впал в уныние и умолк.
Валентин едва дождался, когда отряд въедет в монастырь и он сумеет улучить минутку, чтобы не очень заметно для остальных уединиться со своими и переброситься с ними несколькими словами.
– По пути сюда царевич съезжал с дороги и поджидал кого-то из хвоста отряда. Кто видел, с кем он общался?
И Ероха, и Силка, и дон Альба ехали позади Валентина, поэтому упомянутую ситуацию мог видеть любой из них.
– Я видел, – сразу ответил Сила. Он ехал в самом хвосте, едва ли не замыкающим. – Царевич дождался, пока с ним поравняются братья Басмановы, и поехал рядом с ними. Я даже разговор их слышал.
– И о чем они говорили?
– Да парой слов всего-то и обмолвились. Царевич спросил у Петьки: «Дай-ка пилюльку», – а тот ему ответил: «Да нет уже ничего, государь, ей-ей». «Брешешь, Петька, аки пес шелудивый, – говорит царевич. – Не могли они у тебя закончиться. Дай пару штук, голова уж очень сильно болит». Петька заныл, что уж точно последние царевич у него забирает. Запустил руку под полушубок, что-то, видно, оттуда вытащил и из ладони в ладонь передал царевичу. Что это было, не видел. Наверное, действительно пилюли от головы. Ну, царевич после этого ускакал вперед, а Петька поныл чуток, пока брат на него не прикрикнул. Вот и все. А что?
– Ничего. Потом объясню, когда одни останемся. А пока достань-ка мне эти пилюльки. Ну хоть бы штучку. Да так, чтобы Петька и никто вокруг – ни сном ни духом.
– А если у него их действительно нет?
– Есть, – уверенно заявил Валентин. – Это он врет. У него всегда запас есть, я уверен. – То, что Петька из-за наркоты стал с самим царевичем препираться, Валентина не удивило нисколько. Типично наркоманские штучки. Когда речь идет об их любимой дури, для них нет никого и ничего святого. – Сумеешь?
– Сумею, – заверил его Силка. – Лишь бы они только у него были.
– А тебе зачем, Минь? – поинтересовался Ероха. – Тоже голова болит? Так у меня…
– Потом объясню, – оборвал его Валентин. – Да, и за ужином сегодня на меды-то не налегайте. Вы мне трезвые нужны.
Вот так вот побеседовали накоротке и разошлись, смешавшись с остальными опричными. Потом последовал долгий ужин с песнями и плясками. Опричные пытались всячески задирать монахов, прислуживавших им за столом, но те, исполнившись истинно христианского смирения, безропотно сносили все издевательства. Лишь однажды кулаки их сжались, а глаза налились кровью. Это когда Афонька Вяземский, влезши на стол, попытался сковырнуть саблей висевший под самым потолком трапезной образ Богородицы. Образ был заключен в тяжелый киот, видимо, накрепко приделанный к стене, а цеплял его Афонька, пристав на цыпочки, лишь самым кончиком сабли.
– Ваше величество, – чуть ли не в голос заорал Валентин в ухо царевичу, пытаясь пробиться сквозь громкий гогот царских дружинников. – Не к добру это! Ох накажет за это Матерь Божья!
Сказанное наконец дошло до затуманенного мозга царевича, и тот скомандовал:
– Афонька, п-шел вон!
Но Вяземский не слышал, упорствуя в своем старании.
– Ероха! – крикнул Валентин, и через мгновение пьяненький князь покоился в могучих руках Ерохи.
Он еще не успел понять, что с ним произошло, как его уже поставили на ноги перед царевичем.
– Афонька! Иконы… Не сметь! П-нял?.. – грозно спросил Иван.
– П-нял… – ответствовал князь Вяземский.
Иван несильно толкнул его в грудь, и тот мягким кулем повалился на пол, практически тут же разразившись богатырским храпом. Монахов сразу же отпустило; кулаки их разжались, искаженные злобной решимостью лица разгладились. После этого пир покатился ускоренным темпом к своему закату – то один, то другой опричник сползал со скамьи на пол, сморенный крепким монастырским медом, но были и такие, что уползали из-за стола на своих ногах.
Передав царевича с рук на руки монастырскому игумену, друзья наконец уединились в предоставленной им келье. Едва дон Альба закрыл дверь, как Ероха прошипел заговорщицким шепотом:
– Такой случай… Когда еще будет такая возможность? Опричные все мертвецки пьяны. Хватаем царевича и бежим! Отсюда до Ярославля чуть боле ста верст. Возьмем с собой заводных лошадей – и галопом домой! Пока эти проспятся, мы уже далеко будем.
– Ох, Ероха… – охнул в ответ ему Силка. – А ежели мы уедем, а игумен, монахи начнут этих будить?
Валентин ожидал увидеть в его глазах страх, но не увидел ничего, кроме рационализма и трезвого расчета.
– Гм, – хмыкнул дон Альба. – Не такая уж глупая идея, как кажется с первого взгляда. Каррамба! Без царевича эти… Опричные превращаются в ничто! Они теряют это… Законность! Опричный договор изорвать, а в слободу послать пару казачьих полков. Пусть они ее в кольцо возьмут и держат до тех пор, пока опричные либо сдадутся, либо с голоду подохнут. Ересь жидовствующих вновь запретить, а кто ослушается – на костер его!
– Молодцы, – похвалил друзей Валентин. – Особенно дон Альба. Целую программу действий разработал. Вы мне только на один вопрос ответьте. Когда Иван завтра от пьянки очухается и спросит, куда это мы впятером направляемся… Что отвечать будем?
– В Ярославль… – пискнул Силка.
– А если он скажет, что не хочет в Ярославль, а хочет в слободу? Тогда что? Повяжем и мешок на голову наденем?
– Можно и так, – буркнул Ероха. – Смотри сам, тебе виднее.
– А может, мы его вообще того… – Валентин чиркнул себя пальцем по шее. – А за царевича выдадим вон… Силку! И у Никиты Романовича с его бандой больше не будет ничего. Ни царевича, ни законности. Как, Силка, справишься?
На мгновение в келье установилась абсолютная тишина, прерванная доном Альбой:
– Каррамба! Ты прав, Михайла. Идея Ерохи все-таки глупая. Следуя ей, мы неизбежно совершим тягчайшее из преступлений – поднимем руку на помазанника божьего.
– Слава богу, сообразили… – подытожил Валентин.
– Почему же ты тогда запретил нам сегодня пить? – недовольно проворчал Ероха.
– А-а… Сейчас покажу. Силка, достал пилюли?
– Достал.
Силка на открытой ладони протянул Валентину два небольших темно-серых, почти черных шарика. Валентин взял один из них и протянул его Ерохе.