Спасти обязан
Шрифт:
Родители были приятно удивлены моим видом после возвращения домой. Да к тому же от мысли поступать в институт я не отказался и вполне успешно прошел на факультет испанского языка. Это у меня еще романтика кое-где играла. Че Гевара там, Сальвадор Альенде и так далее. Впрочем, совсем не пожалел. Язык давался легко и впоследствии очень пригодился. Еще после зачисления нам сказали: «И не мечтайте стать переводчиками. Институт педагогический, вот в школы и пойдете». «Ну-ну», усмехнулся я про себя и оказался прав.
Училось легко и беззаботно. Можно было при желании вообще дурака валять, лишь бы сессии сдавал. Но для меня времена шалопайства закончились. Слишком прочно вошло в жизнь карате и все его окружающее. Так что и тут каждый день я находил время для тренировок. Нет, конечно, были и девчонки, и вино, и другие прелести студенческой жизни. И все же, ступив на путь бойца лучше с него не сворачивать.
Пару раз пришлось применить свое умение, но в основном задевать меня побаивались. Нашлось еще несколько человек, которые раньше немного занимались этим и желали продолжать. В партнерах недостатка не было, мне хотелось знать и уметь больше. Разными путями доставал переводные пособия по другим видам боевых искусств, изучал их. Это как с языками: если знаешь один-два, то следующие пойдут уже легче.
Появились видеомагнитофоны, а с ними фильмы Брюса Ли, Чака Нориса и прочих Сигалов. И, кроме того, изредка можно было раздобыть телеучебники. Конечно, если начинаешь с нуля, то ничего с помощью ящика не постигнешь. Изначально нужен учитель, тот, кто видит тебя со стороны, подсказывает, куда требуется идти, исправляет твои ошибки. А Рашид и был таким учителем. Его убили в какой-то национальной сваре в родном Ташкенте. Он не успел воспользоваться своим искусством. Пуля летит быстрее, чем двигается человек. Особенно, если это происходит для него неожиданно. Когда пришло письмо от жены Рашида, я напился вдрызг. Плакал, бил в стены комнаты ногами и ухитрился кулаком разгромить стол.
Как я и надеялся, в школе мои знания не пригодились. Что-то происходило в мире и стране, испанский язык все меньше изучался, и к окончанию института такого количества преподавателей espanol-а уже не требовалось. С легким сердцем мне и многим другим выдали свободные дипломы, предоставив возможность искать работу самим. Какое-то время пришлось поработать с кубинцами, приезжавшими стажироваться на наши заводы. Хорошие были деньки! Я коверкал кастильское наречие и обретал скорость разговора, когда смысл сказанного постигается только к концу предложения, а фразы завуалированы такими метафорами, что только пьяный их может понять в полной мере. Потом эта малина кончилась из-за глупой ссоры с местным пьяницей-гебешником, который возомнил себя царем и богом всей переводческой братии, работавшей тогда на химкомбинате. Пометался по каким-то конторам и, наконец, приземлился в конструкторском бюро, где изредка переводил скучнейшие технические тексты, а все оставшееся время представительствовал на стройках народного хозяйства или в селе. Тогда интеллигенцию не очень жаловали, припахивали в хвост и в гриву. Я, среди прочего, ухитрился окончить курсы сельских механизаторов и научился водить трактор, комбайн и даже бульдозер. Учился, между прочим, с отрывом от производства. То есть, все это время на работе мне исправно платили инженерский оклад. Тоже хорошо было, спокойно. А главное, никто не мешал заниматься настоящим делом. Правда, однажды на уборке, куда меня загнали в качестве комбайнера, несколько, так сказать, коллег, одурев от многодневных дождей, не позволявших выйти на поля, и дешевого сельповского портвейна пополам с местным самогоном, решили, что веду я себя слишком вызывающе, держусь высокомерно и чересчур размахиваю ногами, уединяясь в пустующем сарае. Они подобрали колья себе по руке и приготовились встречать меня, возвращавшегося из местного клуба, где сбрендивший киномеханик вдруг прокрутил «Легенду о Нараяме». Очень подходящий фильм для восьмидесятилетних старушек и сопливых пацанов, собравшихся в зале. Протрезвевшего на следующее утро носителя в массы мировой киноклассики, рассказывали, отцы тех самых пацанов по-свойски поучили, чтобы знал, что следует показывать, а что нет.
И вот я в одиночестве возвращался на край села, где в большом старом доме жили все прикомандированные. Молодежь, едва закончив школу, стремилась улизнуть в город, так что даже приударить за сельской красоткой не представлялось возможным. Я шел, посматривал на затянутое тучами небо, с которого сыпался мелкий занудливый дождик и думал о чем-то своем. Скорее всего, о возвышенном, у меня тогда наступил период философского отношения к жизни. Этакий романтический путник под звездами.
Вдруг из-за кустов навстречу романтику вылезли пять темных, угрожающе сопящих фигур с дрынами в руках. Риторических вопросов, типа «Мужик, у тебя закурить не найдется?» или «Ты чего по нашей улице шляешься?» они не задавали, а просто, размахивая своим оружием, кинулись на меня. Смешное получилось зрелище, жалко только, что было уже темно и зрителей поблизости не случилось. Гнал я этих налетчиков по всем трем длинным улицам из которых и состояло, собственно, село. Один бухнулся в грязный утиный прудик, а остальные в конце концов попрятались по окрестным садам. Зашвырнув подальше трофейный кол, я с чистой совестью вернулся в дом прикомандированных.
Агрессоры появились только под утро. Долго совещались, а потом, поскольку и в этот день на поля выезжать было нельзя, отправили гонца в сельпо, и подсев ко мне поближе, предложили выпить мировую. Ну что же, я был не против. Они ведь, в сущности, были ребятами неплохими, только не любили, когда кто-то выпендривается. А мое постоянно ровное отношение ко всему происходящему и ежедневные занятия, да усиленное чтение не воспринимались окружающими иначе, чем выпендреж.
Наконец такая, достаточно беззаботная, жизнь мне надоела. И денег не хватало. Окольными путями я узнал, что, если постараться, то можно со знанием языка поехать подработать в какую-нибудь экзотическую страну. Требовалось, чтобы военкомат сначала послал представление на офицерское звание для меня, а потом организовал направление в соответствующие инстанции офицера-переводчика. С первым пунктом хлопот не было, существовал план по офицерам запаса, который военкомат обязан был выполнять. Я подходил по всем статьям: срочную отслужил, высшее образование имел, здоровьем бог не обидел. И достаточно быстро родился на свет новый лейтенант запаса.
Но вот дальше дело застопорилось. Не хотелось военкому никуда меня отправлять. Может, переводчики с испанского и здесь могли пригодиться. Только - кому? Памятуя о том, что кратчайший путь - прямой, я разыскал адрес приемной министра обороны и так ему и написал: «Дорогой товарищ маршал! Желаю принести пользу своей Родине там, где смогу применить знания иностранных языков». Ну, и тому подобный бред.
Потом мне никто не верил, что получилось настолько просто. Солидные офицеры годами бились, чтобы поехать советниками в какую-нибудь развивающуюся страну, давали взятки и использовали все возможные связи. А тут какой-то пацан раз - и маршалу написал! Но как бы там ни было, через месяц меня вызвали в военкомат и укоризненно спросили: «Что же это вы, дорогой товарищ, на нас жалуетесь?» «Да нет, - простодушно ответил я, - не жаловался, просто попросился». «Для нас это все равно жалоба, - сурово сказали мне. Давайте оформляться».
Так в моей жизни замаячил коренной перелом и никогда уже больше я не был тем простодушным мечтателем, который бродил под дождливым сельским небом.
Можно было рассчитывать, что пошлют обычным военным переводчиком куда-нибудь на Кубу, тем более что опыт общения с кубинцами у меня имелся. Однако в десятом управлении Министерства Обороны думали по-другому. Мои занятия боевыми искусствами не прошли мимо внимания КГБ. Как уж они договорились с ГРУ - не ведаю, ведь эти организации всегда негласно враждовали и весьма ревниво относились к успехам друг друга. Но досье мое попало в военную разведку. А в Москве взялись за меня всерьез. Разумеется, на нелегальную работу никто меня засылать не собирался. Тут нужна была совсем другая подготовка, скрупулезная и длительная. Таких как я использовали на заданиях попроще, под своей фамилией, без всяких явок и легенд. Предстояло ехать в Анголу, работать там переводчиком и попутно заниматься кое-какими посторонними делами.
Иллюзий по поводу нашей великой державы я тогда еще не лишился. Мне предлагали интересную работу в интересном месте да еще с возможностью действительно приносить пользу не только своему кошельку, но и родной стране. Пепел Че постучал в мое сердце, и я легко согласился.
Родители очень переживали, но отец был отставным офицером, участвовал в Великой Отечественной и, гордясь тем, что его сын теперь тоже военный, как мог, успокоил мать. Тем более о беседах в ГРУ мне посоветовали не распространяться. Даже среди близких родственников.
Агентурной работе меня не обучали, но полугодичная подготовка была зверская. На базе под Ярославлем нашу группу натаскивали инструкторы, прошедшие не один вооруженный конфликт. Нас учили выживать и убивать самим. Для этих целей годились все средства и способы. Кроме, естественно, предательства. С предателями в ГРУ не церемонились.
Ориентирование на местности, незаметный подход к месту дислокации противника и такой же незаметный отход, захват пленных и методы их допроса, стрельба из всех видов ручного оружия, вождение любого транспортного средства, включая вертолет и легкий самолет, рукопашный бой с применением холодного оружия и без оного, языки. На португальский особенного упора не делалось. Мне объяснили, что на месте я быстро наберусь активной лексики. Сначала это показалось глупостью, но позже я убедился в правоте преподавателей. Многому учили. В результате из каждого члена группы должен был получиться этакий Джеймс Бонд, каким его изображают в кино, потому что в книгах Флеминга все гораздо прозаичнее и больнее.