Спасти Осень
Шрифт:
Я старалась держаться, делала вид, что справляюсь, но на самом деле была в отчаянии. Не могло быть и речи о том, чтобы пойти во дворец. Когда целительницы перестали опасаться за моё здоровье и отпустили, я отдала им большую часть денег в благодарность за приют и заботу, а сама вернулась в гостиницу. Женщины предлагали мне остаться, помогать им магией, но я не хотела. Внимать чужой боли у меня просто не было сил.
Берёзовые Сёстры, как выяснилось, заботились исключительно о женщинах и детях. Здесь всем заправляла старая целительница по имени Мэйр, с которой я так и не встретилась — она отбыла во дворец по какому-то важному делу. В городе больница эта, хотя и принимала в основном бедных и одиноких, а считалась одной из лучших. Стань я частью этого доброго дела, и, возможно, нашла бы успокоение… Но я ослабла, утратила веру в лучшее. Наверное, если бы поделилась с кем-то, мне бы стало легче, но кому я могла доверить свои страдания? От подобной боли можно сойти с ума, если вовремя не найти избавление. И я, не придумав ничего лучше, попросилась к хозяину гостиницы в работницы. Удивительно, что в этот раз удача была на моей стороне, ведь им как раз требовалась помощница кухарки. За работу мне платили едой и возможностью жить в маленькой комнате на верхнем этаже, к тому же хозяева спокойно относились к Кутерьме и бесплатно кормили Сахара.
Хуже всего было ночью, когда я оставалась одна. В больнице меня часто навещали сами целительницы, днём, когда помогала поварихе, я была сосредоточена на работе, но, возвращаясь в свою комнатку, оставалась один на один с печалью и чувством вины. Если бы я не погнала Сахара галопом — ребёнок бы не погиб. Если бы внимательнее отнеслась к задержке, не приняв её за последствие горя — ребёнок был бы жив. Если бы только я могла вернуться на несколько дней назад, поберечься! О том, чтобы любовь вернуть, уже не думалось…
Мне снились кошмары, мерещился детский плач. Мне хотелось умереть вслед за малышом, и порой я решительно подумывала о том, чтобы отправиться на далёкие и таинственные острова Гроз, где, как говорили, всякий обретал покой. Ненавидела ли я Ракха? В какие-то мгновения да, ведь он тоже был отчасти виновен в случившемся. Но потом я вспоминала всё, что мужчина для меня сделал, и в голове звучал голос бабушки. Сердце нельзя принуждать, говорила она. Сердце должно выбирать свободно. И Ракх свой выбор сделал, также как я сделала свой.
Я устала неимоверно — от боли, от мыслей, от того, что ничего не смогу изменить. Даже блуждая в поисках работы по Вардару, и получая отказ за отказом, я не была в таком отчаянии. Тогда мне нечего было терять, кроме себя самой. Конечно, страх смерти был, но не настолько сильный, чтобы разъедал сердце. И только теперь, потеряв всех — семью, любимого, и даже малыша — я почувствовала, что значит по-настоящему страдать. Меня спасал только труд и прогулки верхом, хотя после случившегося целительницы посоветовали мне если и ездить, то только шагом. Зачастую я просто водила Сахара в поводу, а Кутя бегала поблизости, гоняя птиц и порой вылавливая из-под снега мышей.
Мне было не совладать с настырными мыслями о возможном счастье, ведь если бы я всё-таки сохранила ребёнка — то создала бы для него всё самое лучшее. Я бы непременно нашла отличную работу, копила деньги, и стала бы вести себя осторожно с драгоценным амулетом, что отдавал осторожное тепло, и, кажется, привык ко мне… А потом уехала бы из столицы куда-нибудь далеко, чтобы никто никогда не нашёл сына тёмного мага и не причинил ему вреда. Я знала, что сильная магия всегда передаётся по наследству, и была уверена, что ждала именно мальчика. Представляя, как могла бы обнимать его, рассказывать бабушкины сказки, играть и лелеять, я не могла сдержать слёз. И вряд ли мои молитвы о прощении слышал хотя бы один из богов. Теперь я очень хорошо понимала Ракха, который ненавидел себя за принятые в прошлом решения, последствия от которых были необратимы. Если бы только я знала… Если бы могла всё изменить… Я отдала бы что угодно за крупицы драгоценного времени, даже саму свою душу!
Кругом меня по-прежнему происходила деятельная, радостная жизнь, но я не была её частью. Чаще всего мне хотелось забиться в угол, спрятав нос в коленях, и сидеть так целую вечность в плену тихих слёз. Но ещё больше я, к своему стыду, хотела вернуть Ракха, и постоянно видела его во сне со свёртком на руках. Он стоял, окружённый тенями, и глядел вниз на того, кого не было, ведь свёрток при моём приближении оказывался пустым. И эта боль, что не отпускала меня даже во сне, не теребила струны моей гордости — я всё равно желала обнять любимого, пусть он и никогда меня в ответ не полюбит…
В один из дней, когда мы с лисой пошли прогуляться вдвоём, в парке было больше народу, чем обычно. Двадцатого ноября в Осени отмечали День Единства — древний праздник союза княжеств. Меня отпустили с кухни уже поздно вечером, когда как раз начиналось самое интересное: приход магических цветных огней, игры и пляски, и, конечно, цветение зимних растений, и поедание морозных, тёмно-красных и ароматных, яблок.
Чтобы выгулять Кутю, мне пришлось уйти в дальний уголок парка, где нашлась кованая лавочка. С тех пор, как потеряла ребёнка, я всё время мёрзла. Даже кутаясь в шубу, чувствовала дрожь в теле, и никак не могла с ней справиться.
— Прекрасный сегодня вечер, правда?
Я вскинула глаза: передо мной стоял высокий мужчина в дорогих одеждах. Чем-то он напоминал Аника, хотя, кажется, летом не был, потому что говорил на осеннем без акцента. Я кивнула, не особо желая продолжать разговор, но мужчина сказал:
— Позволите присесть?
Кутя продолжала смирно лежать рядом, и я кивнула. Если бы мужчина представлял для нас опасность, лиса бы сразу насторожилась.
— А почему вы не празднуете с остальными? — спросил незнакомец.
— Не хочется, — ответила я честно.
— Бывает, — кивнул он. — Наверное, вам просто не с кем.
Я нахмурилась. Неужели по моему лицу не было видно, что у меня нет настроения с ним болтать, тем более на личные темы?
— Вы правы, — зачем-то ответила я. — Моя семья далеко отсюда.
— А друзья?
— Тоже.
— Ясно, — кивнул мужчина. — Это печально.
Я отвернулась, делая вид, что рассматриваю деревья в снегу.
— Я могу составить вам компанию, — с каким-то удивительным сочувствием сказал незнакомец. — Ну, чтобы всякие пьяницы не обидели…
В Осени на праздниках почти не пили, и драки были редкостью. Я насторожилась. А мужчина как ни в чём ни бывало продолжая ровным, спокойным голосом:
— Хотя пьяные бывают разные. Я всяких знавал — и злобных, и печальных, и весёлых. Иной раз попадались и такие, которые иначе как с помощью дурмана не могли стать настоящими собой.
А вот тут я навострила уши.
— Был у меня хороший друг, — сказал мужчина, глядя вдаль. — Верный, сильный, которому можно доверить и мечты, и саму жизнь. К сожалению, я был полной его противоположностью. Когда мне понадобилось добиться важной цели, я предал его. Нет, не так. Я его продал. Правда, желая защитить от ещё большей боли, надеясь спасти, и не ведая, что он сам спасения не желал. Но есть люди, которым ни в одной, даже самой просторной клетке, не будет уютно. Создавая для друга золотой, драгоценный чертог, я лишь усугубил боль его крыльев. Я не ведал, сколь сильно он нуждался в свободе, а потому не ведал и истиной его силы. Поверите ли? — он вырвался, смог взлететь, и, конечно, возненавидел меня. Вот только птицы, которые летают выше прочих, обычно видят нашу жизнь иной. Я думал, он никогда не простит меня, решил, что прошлая боль и постоянные лишения сделали его злой хищной птицей, равнодушно взирающей на нас, земных букашек. Но он не был ни охотником, ни жертвой. Он просто всегда преследовал свою цель — достигнуть звёзд и сжечь свои прочные металлические перья, упасть, разбить саму душу…