Спасти Париж и умереть
Шрифт:
Солдат принял жалобный вид. Чувствовалось, он не знает, как поступить.
– Так вот, мой дорогой Кленке, – произнес Курт заботливо, принимая документ назад. – О том, что вы меня здесь видели, вы можете доложить только лично рейхсфюреру СС господину Генриху Гиммлеру, и то, если только он вас об этом лично спросит. Вы поняли меня?
Ефрейтор стоял не шелохнувшись.
– Так что молчите, ефрейтор, и сторожите вход, – насмешливо произнес Курт. – Смотрите, чтобы сюда не проникали бандиты из так называемого Сопротивления…
На стене подземной галереи весело плясало световое пятно. Курт Мейер шел по подземелью и почему-то отсчитывал шаги. Досчитав до сотни, сбился, начал снова и скоро вовсе бросил. История с постовыми кончилась тем, что он забрал у начальника смены, которого вызвал ефрейтор Кленке, ключ от двери, и отпер катакомбы. Затем приказал хорошенько сторожить их снаружи и забрал ключи с собой.
Теперь в одной руке он держал фонарь, в другой – план, торопливо перерисованный в библиотеке.
В одном месте капли падали с потолка, их звук напоминал удары часов. Мейер остановился. Направился дальше.
Чуть дальше галерея раздваивалась. Курт снова сверился с планом. Похоже, он выбрал удачный вариант. Это место было обозначено.
Ход, который вел к собору, направлялся влево. Земля стала уходить вниз, и Курт счел это верным признаком – эта часть галереи должна была пройти под Сеной.
Внезапно Курт пришел к выводу, что немцы – олухи. Он даже улыбнулся. Под Сеной можно было вполне заложить мину и затопить катакомбы. Но улыбка пропала, ему стало страшно. Слава богу, что они до этого не додумались. Он ускорил шаг…
Наконец ход пошел наверх. Мейер несколько раз направлял фонарь на потолок, мокрых мест больше не было. Сена осталась позади, сейчас Мейер находился под островом Ситэ.
В одном месте он увидел ответвление и старые, вырубленные в породе ступени, но не стал смотреть, что там такое. Пройдя еще несколько десятков метров вперед, Курт обнаружил разветвление ходов и решил вернуться.
Ступени могли вести в собор, выход в крипту мог находиться в другом месте, но не имело смысла искать это место наверняка. Он вернулся к выступу стены.
Здесь Курт Мейер достал портрет, написанный художником Клодом, и аккуратно установил его на выступе. Внимательно осмотрел рамку, подсвечивая себе фонарем. Если по этому коридору пойдут люди – а в этом Курт нимало не сомневался, – они непременно заметят картину.
Курт Мейер еще раз осмотрел картину и отправился в обратный путь.
Чтобы попасть в квартиру викария, пришлось пройти по темным и узким дворам. Спутники не уставали подтрунивать над викарием, но тот оставался невозмутим.
Наконец они остановились перед дверью.
Викарий жил один. Гости разбрелись по небольшой квартире, которая была обставлена довольно неряшливо. В углу все увидели огромный старинный комод и заинтересовались. Викарий, приняв смущенный вид, попросил не приближаться. После всех закономерных вопросов, которые последовали за этим, он перевел разговор на другую тему.
– У вас чисто, – сказала девушка.
Квартира в самом деле была довольно чиста. В натертом полу отражались лучи заходящего солнца.
– Господин викарий, – волнуясь, произнес Никольский. – Признайтесь, вы завели здесь молодую уборщицу?
Все рассмеялись. Викарий что-то лепетал в свое оправдание.
Накрыли стол в маленькой кухне. Пьяноватый хозяин квартиры сел спиной к окну, объяснив, что если соседи увидят его в окне, то не удивятся. С двух сторон стола, друг напротив друга, расположились радистка Адель и Серафим Никольский. Жорж Лерне сидел лицом к окну, бледный, молчаливый.
Расставили бокалы и наполнили их вином, которое было куплено по дороге. Жорж Лерне позволил налить себе на самое донышко. Никольский, напротив, налил до краев. Новый знакомый быстро вошел в компанию, проявлял неуемное веселье. Масла в огонь добавила история жизни Никольского, впечатлившая всех. Понравилась и история побега из-под расстрела.
– В самом деле, без этого человека мне была бы крышка, – в сотый раз повторял Никольский, хлопая смущенного Жоржа Лерне по плечу.
Все согласно кивали.
– Итак, выпьем за скорую победу! – провозгласил тост Никольский.
– Погодите пить, – вдруг произнесла Адель. – Не можете ответить, Серафим, какого цвета ворота в вашем концлагере?
– Какие ворота? – прищурился Никольский. – Рядом с заводом «Рено» или парадные?
– Рядом с заводом «Рено».
– Пардон, если мадемуазель не доверяет советскому офицеру, – укоризненно качая головой, произнес Никольский, – ничем не могу помочь… Там зеленые ворота, а на левой створке – две царапины крест-накрест, вот так… – Он показал пальцами. – Я эти ворота три месяца каждый день проходил по два раза… Утром ничего, а возвращаешься вечером, кажется, что видишь крест на своей могиле.
Звонарь вопросительно глянул на Адель, девушка пожала плечами и осталась невозмутима. Лишняя проверка повредить не могла. О царапинах на воротах ей рассказывал Павел Бондарев, который сидел там же. Павел совершил побег до появления в концлагере Никольского и потому не мог знать в лицо их нового знакомого. Сейчас Павел остался в соборе.
Все сочувственно кивали. Вообще всех впечатляло умение Никольского жить, которое следовало из его рассказов.
– Ты бы сам смог так? – спрашивал викарий у звонаря. – Смог бы ты сам убить человека?
– Н-не знаю, – отвечал тот.
– А если перед тобой фашист? – не отставал викарий.
– Не знаю, – отпихивался и крутил головой Жорж Лерне. – Нет, это только ты можешь служить в храме, да еще и не забывать о мирских соблазнах. Я вообще не смогу в миру жить. Такого насмотрелся… Война закончится, попрошусь у настоятеля в монастырь Сент-Готард…
– Вы поможете нам? – неожиданно обратился Никольский к викарию.
– Чем? – Викарий поднял брови. – Вы совершили побег… Вам нужно выйти из города?