Спасти Париж и умереть
Шрифт:
– Жюль Ришар? – Математик прищурился. – Э-э-э… А, собственно…
– Он живет сейчас в Берлине под именем Вильгельма Краузе, – продолжил Курт, радуясь, что его собеседник проявил признаки заинтересованности. – Он писал вам… Он просил меня помочь вам…
– Очень интересно, – буркнул старик. – Все бросились мне помогать…
– Он просил передать вам, что ваша дочь Лаура вне опасности. Она сейчас в Соединенных Штатах Америки.
При этих словах лицо Лагранжа перекосилось.
– Кто вы такой, чтобы говорить мне об этом? – яростно воскликнул он. – Не смейте…
– Призываю вас не кричать, – сказал Курт. – Я повторяю – я не тот, за кого вы меня принимаете. Я также знаю, что вы не дали согласие на эвакуацию в Москву, которую предлагал Ришар, опасаясь репрессий Сталина…
Курт посмотрел на ученого и не поверил глазам. Фредерик втянул глову в плечи, как-то съежился на стуле… Казалось, перед Мейером сейчас вовсе не тот человек, кто сидел пару минут назад.
Пауза. Длинная пауза.
– Господин штандартенфюрер, – наконец заговорил, дрожа голосом, Лагранж. – Произошла какая-то чудовищная ошибка. Я ничего не знаю. Гестапо напрасно теряет время.
– Я не из гестапо! – повысил голос Курт, одновременно косясь на дверь.
Он осознавал, насколько смехотворна ситуация. На нем был мундир штандартенфюрера. Контакт с Лагранжем не получался. Француз не верил ему ни на йоту.
– Если хотите, я освобожу вас… – начал Курт.
– Как?
– Как? Устрою вам побег.
– Хотите, пойду на откровенность? – перебил Лагранж, и глаза его засветились. – У вас ничего не получится, – решительно заявил он. – Я знаю, что гестапо дорожит мной. Они держат меня, чтобы переправить в Берлин. То есть я представляю интерес. И тут появляетесь вы. – Лагранж откинулся на спинку стула, улыбнулся. – Не знаю, кого вы представляете… и зачем придумываете, будто у вас есть контакты с советскими представителями. Если вы задумаете куда-нибудь вывезти меня, я, честное слово, подниму крик, и часовой арестует вас!
– Вы не верите мне?
– Я не верю никому.
В конце концов Курт отдал команду увести Лагранжа. Для себя он твердо решил в следующий раз добиться правды.
Столик был расположен под большим полосатым зонтом на улице Шантэ. Стояла ветреная и теплая погода. Адель и Павел сидели за столиком, держа друг друга за руки.
– Ты все обдумал? – спросил Адель.
– Да, милая, я все обдумал, – тихо ответил Павел. – Если меня убьют, я, как ты говоришь, останусь во Франции навсегда.
Адель не успела выговорить ему за мрачный юмор. К столику подошел мальчик. Адель подняла голову. Она узнала мальчика-министранта – этот мальчик прислуживал священнику в соборе Парижской Богоматери. Мальчик наклонился и что-то прошептал девушке на ухо.
Та кивнула, и министрант ушел. Она собралась рассказать новость Павлу, но взгляд Адель вдруг окаменел. По узкой улочке, направляясь к кафе, шли три французских жандарма – из числа полицейских, сотрудничавших с прогитлеровским режимом Петена.
Полицейские остановились у крайнего столика. Там сидела компания молодых людей – двое юношей и девушка. Полицейские стали так, чтобы сидевшие за столом не могли убежать, третий строгим голосом попросил документы.
Адель беспомощно оглянулась. Она знала, что Павел имел французский паспорт, но акцент выдал бы его с головой. Что делать? Можно было выйти на авеню и затеряться в толпе, но узкая улица, на которой располагалось кафе, была пуста. Любое резкое движение вызвало бы подозрение; было бы подозрительно, даже если они сейчас встали бы и потребовали счет.
Один из полицейских, длинный и тощий, словно почувствовал взгляд девушки. Жандарм обернулся, и Адель сжала руку Павла. Тот проявил выдержку и не шелохнулся.
Взгляды полицейского и девушки встретились. Девушка улыбнулась, полицейский удивленно поднял брови.
– Что происходит? – шепотом произнес Павел.
Адель соображала лихорадочно. Как быть дальше? В голове внезапно появилась мысль…
Патрульный тем временем направился к ним.
Павел достал из кармана несколько купюр, торопливо прижал их тарелочкой к столу и поднялся. Адель тоже встала. В эту минуту подоспел полицейский.
– Прошу прощения, – сказал он. – Ваши документы!
Возникла небольшая пауза. Адель смущенно поправила прическу, вынула из сумочки паспорт.
– Вот, смотрите, – сказала она.
– Хорошо, – невозмутимо произнес полицейский. Тщательно проверив документ, он вернул его девушке. – А вы, молодой человек?..
Павел смотрел на него. Губы его были плотно сжаты. Наконец он с совершенно непроницаемым лицом полез в карман пиджака, вынул паспорт и подал его для проверки.
– Хм, хорошо… – произнес полицейский. – О чем задумались, молодой человек?
Лицо советского военнопленного оставалось непроницаемо.
– Он контужен при авианалете, говорить не может, – быстро произнесла Адель. Вдруг улыбнулась, хихикнула: – Ему можно только любовью заниматься! Пойдем со мной, Жан! Меня просто распирает от желания! – Подмигнув полицейскому, девушка схватила ошеломленного «Жана» за руку и потащила за собой… Через минуту молодые люди скрылись за углом здания.
К полицейскому подошел напарник.
– Что тут у тебя? – спросил он.
– Кажись, полный порядок, – полицейский приподнял фуражку и вытер вспотевший лоб. – Только не перестаю иногда удивляться, как низко пали у нас нравы…
Адель и Павел, приходя в себя после происшедшего, направлялись к острову Ситэ.
– Ты выглядела молодчиной, – сказал Павел. – Если бы не ты, я бы пропал…
– Да и ты не подкачал, – улыбнулась девушка. – Удивляюсь, как ты не спрашиваешь, каждого ли связника-иностранца я выручаю при проверке документов таким образом…
По мосту Арколь они перешли рукав Сены, приблизились к Нотр-Даму. Павел потянул на себя тяжелую дверь, пропустил девушку вперед.
В соборе они увидели викария. Тот бросил на них выразительный взгляд и направился к металлической двери. Молодые люди пошли за ним. Викарий отпер дверь и исчез в темноте. Дверь закрылась, но Адель и Павел не услышали повторного щелчка замка. Это был явный знак для них! Полюбовавшись несколько секунд убранством собора, они подошли к двери. Убедившись, что на них никто не смотрит, тоже вошли в дверь.