Спасти Париж и умереть

Зверев Сергей Иванович

– Жюль Ришар? – Математик прищурился. – Э-э-э… А, собственно…

– Он живет сейчас в Берлине под именем Вильгельма Краузе, – продолжил Курт, радуясь, что его собеседник проявил признаки заинтересованности. – Он писал вам… Он просил меня помочь вам…

– Очень интересно, – буркнул старик. – Все бросились мне помогать…

– Он просил передать вам, что ваша дочь Лаура вне опасности. Она сейчас в Соединенных Штатах Америки.

При этих словах лицо Лагранжа перекосилось.

– Кто вы такой, чтобы говорить мне об этом? – яростно воскликнул он. – Не смейте…

– Призываю

вас не кричать, – сказал Курт. – Я повторяю – я не тот, за кого вы меня принимаете. Я также знаю, что вы не дали согласие на эвакуацию в Москву, которую предлагал Ришар, опасаясь репрессий Сталина…

Курт посмотрел на ученого и не поверил глазам. Фредерик втянул глову в плечи, как-то съежился на стуле… Казалось, перед Мейером сейчас вовсе не тот человек, кто сидел пару минут назад.

Пауза. Длинная пауза.

– Господин штандартенфюрер, – наконец заговорил, дрожа голосом, Лагранж. – Произошла какая-то чудовищная ошибка. Я ничего не знаю. Гестапо напрасно теряет время.

– Я не из гестапо! – повысил голос Курт, одновременно косясь на дверь.

Он осознавал, насколько смехотворна ситуация. На нем был мундир штандартенфюрера. Контакт с Лагранжем не получался. Француз не верил ему ни на йоту.

– Если хотите, я освобожу вас… – начал Курт.

– Как?

– Как? Устрою вам побег.

– Хотите, пойду на откровенность? – перебил Лагранж, и глаза его засветились. – У вас ничего не получится, – решительно заявил он. – Я знаю, что гестапо дорожит мной. Они держат меня, чтобы переправить в Берлин. То есть я представляю интерес. И тут появляетесь вы. – Лагранж откинулся на спинку стула, улыбнулся. – Не знаю, кого вы представляете… и зачем придумываете, будто у вас есть контакты с советскими представителями. Если вы задумаете куда-нибудь вывезти меня, я, честное слово, подниму крик, и часовой арестует вас!

– Вы не верите мне?

– Я не верю никому.

В конце концов Курт отдал команду увести Лагранжа. Для себя он твердо решил в следующий раз добиться правды.

Столик был расположен под большим полосатым зонтом на улице Шантэ. Стояла ветреная и теплая погода. Адель и Павел сидели за столиком, держа друг друга за руки.

– Ты все обдумал? – спросил Адель.

– Да, милая, я все обдумал, – тихо ответил Павел. – Если меня убьют, я, как ты говоришь, останусь во Франции навсегда.

Адель не успела выговорить ему за мрачный юмор. К столику подошел мальчик. Адель подняла голову. Она узнала мальчика-министранта – этот мальчик прислуживал священнику в соборе Парижской Богоматери. Мальчик наклонился и что-то прошептал девушке на ухо.

Та кивнула, и министрант ушел. Она собралась рассказать новость Павлу, но взгляд Адель вдруг окаменел. По узкой улочке, направляясь к кафе, шли три французских жандарма – из числа полицейских, сотрудничавших с прогитлеровским режимом Петена.

Полицейские остановились у крайнего столика. Там сидела компания молодых людей – двое юношей и девушка. Полицейские стали так, чтобы сидевшие за столом не могли убежать, третий строгим голосом попросил документы.

Адель беспомощно оглянулась.

Она знала, что Павел имел французский паспорт, но акцент выдал бы его с головой. Что делать? Можно было выйти на авеню и затеряться в толпе, но узкая улица, на которой располагалось кафе, была пуста. Любое резкое движение вызвало бы подозрение; было бы подозрительно, даже если они сейчас встали бы и потребовали счет.

Один из полицейских, длинный и тощий, словно почувствовал взгляд девушки. Жандарм обернулся, и Адель сжала руку Павла. Тот проявил выдержку и не шелохнулся.

Взгляды полицейского и девушки встретились. Девушка улыбнулась, полицейский удивленно поднял брови.

– Что происходит? – шепотом произнес Павел.

Адель соображала лихорадочно. Как быть дальше? В голове внезапно появилась мысль…

Патрульный тем временем направился к ним.

Павел достал из кармана несколько купюр, торопливо прижал их тарелочкой к столу и поднялся. Адель тоже встала. В эту минуту подоспел полицейский.

– Прошу прощения, – сказал он. – Ваши документы!

Возникла небольшая пауза. Адель смущенно поправила прическу, вынула из сумочки паспорт.

– Вот, смотрите, – сказала она.

– Хорошо, – невозмутимо произнес полицейский. Тщательно проверив документ, он вернул его девушке. – А вы, молодой человек?..

Павел смотрел на него. Губы его были плотно сжаты. Наконец он с совершенно непроницаемым лицом полез в карман пиджака, вынул паспорт и подал его для проверки.

– Хм, хорошо… – произнес полицейский. – О чем задумались, молодой человек?

Лицо советского военнопленного оставалось непроницаемо.

– Он контужен при авианалете, говорить не может, – быстро произнесла Адель. Вдруг улыбнулась, хихикнула: – Ему можно только любовью заниматься! Пойдем со мной, Жан! Меня просто распирает от желания! – Подмигнув полицейскому, девушка схватила ошеломленного «Жана» за руку и потащила за собой… Через минуту молодые люди скрылись за углом здания.

К полицейскому подошел напарник.

– Что тут у тебя? – спросил он.

– Кажись, полный порядок, – полицейский приподнял фуражку и вытер вспотевший лоб. – Только не перестаю иногда удивляться, как низко пали у нас нравы…

Адель и Павел, приходя в себя после происшедшего, направлялись к острову Ситэ.

– Ты выглядела молодчиной, – сказал Павел. – Если бы не ты, я бы пропал…

– Да и ты не подкачал, – улыбнулась девушка. – Удивляюсь, как ты не спрашиваешь, каждого ли связника-иностранца я выручаю при проверке документов таким образом…

По мосту Арколь они перешли рукав Сены, приблизились к Нотр-Даму. Павел потянул на себя тяжелую дверь, пропустил девушку вперед.

В соборе они увидели викария. Тот бросил на них выразительный взгляд и направился к металлической двери. Молодые люди пошли за ним. Викарий отпер дверь и исчез в темноте. Дверь закрылась, но Адель и Павел не услышали повторного щелчка замка. Это был явный знак для них! Полюбовавшись несколько секунд убранством собора, они подошли к двери. Убедившись, что на них никто не смотрит, тоже вошли в дверь.