Спасти Париж и умереть
Шрифт:
Жорж Лерне не мог объяснить некоторые моменты. Он чувствовал: что-то не так, но не мог объяснить причину. Им обоим хотят предложить одну и ту же работу? Но почему тогда автоматчики? Почему вооруженный конвой? Их вывели во двор.
Там стоял прежний грузовик. Кузов его был укрыт брезентом. Несколько солдат стерегли четверых заключенных.
– Ты! – сказал гестаповец Никольскому. – Пошел туда!
Никольский очутился среди осужденных. Споткнулся на последнем шаге, осужденные подхватили его, не дали упасть. Один что-то сказал на ухо – видимо, подбодрил.
– Ты, –
Жорж Лерне только сейчас понял, что станет могильщиком для своего нового друга…
Они ехали на расстрел, как и в прошлый раз. Тряслись в кузове. Вдоль бортов, слева и справа, стояли две скамейки – с одной стороны сидели осужденные, с другой – их могильщики. В торце и у заднего борта расположились по два автоматчика. Все было обставлено по-деловому, по-будничному, без излишних сантиментов.
Почему-то звонарю было стыдно. Он все хотел встретиться взглядом с Никольским, но не получалось….
Грузовик остановился. Офицер вышел из кабины – сидевшие в кузове услышали, как хлопнула дверь.
Затем последовала команда покинуть кузов.
Жорж Лерне соскочил на землю и осмотрелся. Он искал глазами Никольского – в душе оставалось странное чувство вины. Словно это он был виновником расстрела своего соседа по камере.
Но где они? Звонарь осмотрелся. Они не там, где были в прошлый раз, это было какое-то старое кладбище на окраине Парижа. Все происходило при свете фар.
Сами осужденные принялись копать яму. Затем офицер приказал построиться. Они так и встали, как сидели в машине – в две шеренги, одна против другой, могильщики напротив осужденных. Лерне отметил обреченный вид тех, кто готовился умереть. Офицер вытащил лист бумаги и стал зачитывать постановление о расстреле.
– …за преступления перед рейхом… – уловили уши звонаря. Остальное он не осознал.
У него было чувство, что расстреливают не других людей, а его. В прошлый раз было то же самое, и вот теперь оно повторялось. Только среди осужденных находился его друг.
Немец скомандовал осужденным повернуться направо. Шеренга превратилась в колонну, в страшную очередь к месту казни. Вот первый человек подошел к яме, стал на ее край, глубоко вздохнул… Немец поднял руку с револьвером, послышался выстрел, и осужденный снопом упал в яму.
Жорж Лерне перекрестился.
– Шаг вперед! – послышалась тихая команда, которая звучала и в прошлый раз.
Снова раздался выстрел… Все повторилось. Звонарь чувствовал себя наполовину сошедшим с ума.
– Господи, господи, – шептал он.
– Лопату, – услышал вдруг он над самым ухом.
– Что? – обернулся звонарь.
– Возьми лопату, – процедил сквозь зубы француз, который оказался рядом. Это был тот самый француз-гестаповец, который дал звонарю в прошлый раз заработать.
И что поделать, если участие в расстреле считается блатной работой, за которую можно было получить плату! В это трудно было поверить, но это было так.
Француз сунул лопату в руки Лерне. Звонарь сжал древко,
Сосед по камере был предпоследним в очереди на расстрел. Вот Никольского подвели к краю ямы. Они встретились взглядами. Вдруг звонарь заметил, как офицер, производивший расстрел, махнул рукой пожилому солдату, чтобы тот продолжил экзекуцию, а сам сделал шаг в сторону, отвернулся и, расстегнув штаны, принялся мочиться.
Мгновение, и Жорж Лерне принял решение. Он стоял совсем недалеко от солдата, и вот Жорж обернулся и неловко толкнул его. Солдат как раз заносил ногу для шага, в этот момент получил толчок, потерял равновесие. Никольский мгновенно оценил ситуацию, вырвал лопату из рук звонаря, развернулся и изо всех сил всадил лопату солдату под горло… Послышался чавкающий звук. Жорж Лерне зажмурился…
– Бежим! – послышался шепот Никольского.
Самое невероятное, что все произошло почти в полной тишине. Никольский сорвался с места, звонарь припустил за ним. Они неслись в темноте, массивные памятники скрывали их от солдат, и когда послышались выстрелы, эти памятники спасли их от смерти.
Бежали по тропинке между могилами, и тропинка эта была словно специально предназначена для побега. Несколько очередей прошили воздух… Пули откалывали маленькие кусочки от гранита.
– Сюда, сюда, – махнул рукой Никольский.
В одном месте тропинка раздваивалась. Никольский свернул вправо, на едва заметное ответвление, и Жорж Лерне устремился за ним. Впереди была непроглядная темень. Звонарь едва различал перед собой спину спутника, раз или два споткнулся, но удержался на ногах.
Спустя некоторое время Никольский сделал знак, и беглецы упали на землю, затаились. Удивительно, но выстрелы слышались на другом краю кладбища.
Через некоторое время и эти выстрелы утихли. Видимо, солдаты посчитали, что беглецы направились в другую сторону.
На следующий день Курт Мейер позвонил доктору Менгеле и пригласил на авеню Фош. Доктор ответил, что обязательно приедет. Он вошел в кабинет штандартенфюрера Мейера через сорок минут.
– Итак, Йозеф, я делаю то, что обещал, – улыбнулся Курт. – Кстати, вы можете присутствовать при разговоре… – Курт снял телефонную трубку. Набрал номер. – Рейхсфюрера, пожалуйста…
Лицо Менгеле вытянулось, он засуетился, попробовал подняться. Мейер сделал ему знак рукой, чтобы доктор оставался на месте.
Менгеле все же подхватился, ходил некоторое время туда-сюда по кабинету, потом остановился у окна, обернувшись спиной к Мейеру, долго рассматривал Париж. Наконец вернулся на место и сел, не отводя преданного взгляда.
– Рейхсфюрер, считаю своим долгом рассказать об уникальной возможности… которую дают разработки доктора Йозефа Менгеле… Да, да, я писал вам… – говорил Мейер в телефонную трубку.