Спасти Париж и умереть
Шрифт:
Да, новый сосед был русским. Видимо, военнопленным.
Прошло еще несколько часов, во время которых звонаря и его нового соседа никто не беспокоил.
Новый сосед звонаря постепенно приходил в себя. Как оказалось, он был вполне в состоянии что-то рассказать, только время от времени лицо его кривила гримаса боли.
Незнакомец рассказал, что он пленный советский офицер, старший лейтенант артиллерии Серафим Юрьевич Никольский (по-французски фамилия «Никольский» звучала как «Никольски» – с ударением на последнем слоге), бывший учитель, преподававший французский язык в школе. Год назад попал в плен под Курском. Затем его перебрасывали из концентрационного лагеря в лагерь, берегли, потому что он был силен, как бык. Он побывал в Треблинке, Майданеке, Дахау, наконец с вагоном пленных он был переброшен во Францию, под Париж, где проработал на заводе «Рено» три месяца, пока не сбежал. После побега он скрывался у случайных людей, пока не нарвался на провокатора. Своего знакомого Никольский посчитал провокатором, потому что видел, как человек этот заходит в здание гестапо, расположенное по улице Соссэ.
– То есть он заходил в это здание, – улыбнулся Никольский. – Я убил его, но все-таки попал сюда… Чертовски забавный оборот.
– Как? – распахнул глаза звонарь. – Каким образом вы… убили?
– Догнал на обратном пути – он шел по набережной Сены, оглушил кулаком и сбросил в реку, – пожал плечами Никольский. – Но мне не повезло, меня заметили. В принципе, мне и так некуда было бежать. Вернись я на квартиру, которую снимал, меня бы арестовали, ведь этот предатель уже указал адрес. А как вы, служитель церкви, относитесь к содеянному мной?
Некоторое время Жорж Лерне обдумывал услышанное. Потом покачал головой.
– Если это был нацист, это не грех! – ответил он.
Совершив свой поступок, Никольский сначала попал в руки французской полиции как уголовник. Но французы услышали его акцент и передали его немецкой военной полиции. По словам Никольского, немцы установили его личность, увидев номер, вытатуированный на руке. Никольский обнажил руку по локоть и показал этот номер.
– Я не успел вывести его, – грустно пояснил Никольский. – Меня наградили им в Треблинке.
– Как вы хотели вывести его?
– Как выводят татуировку, – Никольский пожал плечами. – В Париже достаточно мастеров. Еще у меня была мысль просто взять нож и срезать часть кожи. Но я не успел.
– Вы терпели бы боль? – поразился Жорж Лерне.
– Думаю, да, – ответил сосед. – Рана все равно зажила бы.
Взгляд Никольского был честным, открытым. Звонарь почувствовал к нему доверие.
– Почему вас держат здесь? – спросил звонарь. – Вас должны были отправить в концлагерь, откуда вы сбежали. С вами разобралось бы лагерное начальство… Ах, я забыл! – Он хлопнул себя по лбу. – На вас же убийство!
– …И еще они пытаются выяснить, что я сделал, пока был на воле! – добавил Никольский и покачал головой. – Как жаль, что я не успел связаться с подпольем. В таком бы случае я бы действительно хоть немного отомстил нацистам. А теперь получается, что на моем счету только один нацист… да и не человек вовсе…
– Вы попали к людям Кнохена, – покачал головой звонарь. – Они из вас вытянут жилы.
– Кто это – люди Кнохена? – не понял собеседник.
– Те, кто пытал вас, – ответил Жорж Лерне. – Это страшные люди. Это гестапо.
Звонарь был впечатлен. Особенно впечатлили слова Никольского о том, что его, видимо, скоро расстреляют.
– А вы? – с надеждой спросил Никольский. – Вас ожидает та же участь?
– С чего вы взяли? – растерянно спросил звонарь. И даже отодвинулся.
– Мы сидим в одной камере, это камера смертников, – уверенно отвечал сосед.
– Вы что? – совсем растерялся звонарь.
– Не далее чем сегодня мне сказали, что меня ждет расстрел. Ну, может быть, проведут еще один-два допроса. – Сосед сжал кулак. – А вы чего ждете? Помилования? – Он осклабился. – Напрасно! Из камер по улице Соссэ никто не возвращался.
Звонарь долго обдумывал услышанное. Он поймал себя на мысли, что не верит этому человеку… Или верит? Но какие были основания не верить новому соседу по камере? Наверняка Никольский говорил правду.
– Потому в камере и нет мебели, – мрачно заметил Жорж Лерне. – Что вы предлагаете?
– Что я предлагаю? – Собеседник очень долго смотрел на него, потом подмигнул. – У меня по этой части богатый опыт… Что-нибудь придумаем.
Вечером того же дня во дворе здания, а окно камеры выходило во двор, раздался топот сапог, взревел автомобильный двигатель. Сокамерники переглянулись. Тут они услышали, как взвизгнули тормоза, стукнула дверца.
– Что это? – спросил Никольский.
– Не знаю, – покрутил головой Жорж Лерне.
Звонарь устремил взгляд на маленькое окно под потолком, забранное решеткой. Окно выходило во двор. Ему вдруг пришло в голову, что в окно запросто можно выглянуть. Если кто-то подсадит…
– Желаете полюбопытствовать? – угадал Никольский.
– Да, если можно, – согласился француз.
Сосед, кряхтя, поднялся на ноги и подошел к стене. Он опустился на колени и уперся руками в стену.
– Вы легче меня, – сказал он. – А я, кажется, уже в силах вас выдержать. Только недолго.
Жорж Лерне осторожно ступил ногой на плечо сокамернику, оттолкнулся от пола другой ногой. Сосед пошатнулся, но Лерне уже схватил обеими руками прутья оконной решетки, сжал изо всех сил.
– Попробуйте теперь подняться, – прошептал француз.
Никольский поднялся с одного колена, со второго. Получилось. Он стоял на полу, пошатываясь, а сосед по камере, согнув руки в локтях, висел на прутьях оконной решетки.
– Что-то видите? – спросил снизу Никольский.
Над городом сгущалась тьма. Но во дворе светил фонарь и кое-что освещал… Посреди двора стоял грузовик с высоким крытым кузовом, возле грузовика – отделение солдат. Перед автоматчиками расхаживал офицер в мундире. К офицеру подошел ефрейтор, офицер отдал команду, и ефрейтор развернулся, бросился бегом… Он пропал из поля зрения.
– Что там? – повторил Никольский.
– Погодите…
Солдаты получили команду разойтись. Спустя какое-то время во двор вывели пять сутулых фигур. Заключенных подвели к машине. Двое солдат стали с двух сторон кузова, и заключенные полезли в кузов. Один вдруг вскрикнул, рванулся было в сторону, но его сильно ударили, толкнули назад. Человек сделал жест, будто вытирал лицо, и скрылся в кузове.
– Немцы вывели пять человек, всех посадили в грузовик, – прошептал Жорж Лерне. – Что это значит?