Спасти Париж и умереть
Шрифт:
Гитлеровцы выскочили за кулисы. Они там наткнулись на двоих рабочих сцены, старого и помоложе.
– Куда побежал? – спросил офицер у старого.
– Я не видел, – помотал головой старик.
– В подвал! – отозвался молодой спутник. – С ним какая-то девчонка!
– Мы их достанем, – уверенно произнес офицер охраны. – Покажите нам дорогу!
Он махнул рукой, и гитлеровцы загрохотали сапогами по лестнице. Рабочих увлекли за собой. Внезапно раздался сильный взрыв.
– Проклятие, – простонал старый охранник. – Они это узнали!
– Что такое? – зарычал офицер.
– Из театра есть ход в катакомбы! – сказал старик. – Но кто им это…
Подвал представлял собой длинный коридор, в обе стороны которого отходили двери. Немцы бежали по коридору, освещенному редкими лампочками, пока не уперлись в торец. Там была дверь, всегда запертая, она теперь оказалась распахнута, вокруг виднелись следы взрыва. Покореженный замок валялся на полу.
– Что думаете делать? – спросил охранник.
Офицер был решителен.
– Там что, катакомбы? – спросил он. – Попытаемся преследовать их. Далеко не уйдут…
Но ни он, ни его спутники не смогли ничего сделать. Едва они ступили в подземный коридор, прогремел взрыв. Преследователи бросились бегом, но спустя десяток метров уперлись в сплошную стену из песка и обломков камней. Путь, который вел в катакомбы, оказался завален.
Для Курта следующее утро оказалось наиболее трудным. Он сделал все, что мог. Он знал, что задание Центра выполнено: Париж останется цел. Маннершток и Данциг – убиты, доктор Менгеле – исчез…
Теперь оставалось ждать. И представлять в уме, основываясь на вере и твердой убежденности, что ни одно его усилие не пропало даром, что его эстафету подхватили, что маки не сидят теперь без дела и подготовка к восстанию идет полным ходом.
Ни одна утренняя газета ни словом не обмолвилась о происшедшем в театре. Так же в газетах не было никакой информации, которую разведчик мог бы принять за условный сигнал к началу восстания. Впрочем, Курт представлял, что французские товарищи просто могли использовать другой способ обмена информацией.
Теперь оставалось только ждать.
Курт Мейер посмотрел на календарь – тот показывал 18 августа 1944 года. Курт выехал из гаража, запер за собой ворота и направил автомобиль к центру города. По дороге он думал о том, каковым будет его персональное участие в восстании? Павел Бондарев, Адель, звонарь Жорж Лерне, множество других людей, с кем он познакомился за время своего пребывания в Париже, все они были счастливые люди, потому что знали свое место в том, что скоро должно было начаться. Он же пребывал в стане врага. Что же будет делать он?
Курт притормозил на перекрестке. Уже начались вокруг центральные кварталы города, по перекрестку проехал грузовик, в кузове которого сидели немецкие солдаты. И все же что-то в городе было не так.
Мейер втопил педаль газа. Остановился возле лавки, где всегда покупал сигареты. Вышел из автомобиля и спустился по каменным ступенькам, потянул на себя стеклянную дверь.
За стойкой стояла старая женщина с добрыми глазами.
– Здравствуйте, мадам Дюпон, – произнес Курт Мейер. – Как ваше здоровье?
– Здравствуйте, господин Мейер! – отозвалась хозяйка лавки. – Немного побаливает поясница, но в общем, все не так уж плохо… Вам, как всегда, черные алжирские?
– Да, если они у вас есть.
– Для вас, господин Мейер, всегда найдется, – улыбнулась старая женщина.
Она выложила на прилавок две пачки.
– Как идет торговля, мадам Дюпон? – спросил Курт Мейер. – Получается что-то откладывать?
– Какая сейчас торговля, господин Мейер, – вздохнула старая женщина. – Во время войны Париж словно вымер, туристов почти нет и оборота нет…
– Мадам Дюпон, скоро у вас будет оборот, – неожиданно для себя произнес Курт Мейер.
– Что? – Лицо старой хозяйки озарилось радостью. – Как вы можете говорить такое? Когда, господин Мейер, это произойдет?
– После войны, мадам Дюпон, после войны.
Скоро Мейер смог сделать вывод об истинных размерах восстания. На стене гестапо висела такая же листовка, какую он видел на стене дома возле полицейского участка. Висела – и вот ее нет. На глазах Мейера немецкий солдат в гимнастерке с закатанными рукавами старательно соскребал листовку со стены.
Курт вошел в здание.
– Господин штандартенфюрер! – вытянулся в струнку дежурный.
– Что у вас происходит? – спросил Курт.
– Бандиты, господин штандартенфюрер! – ответил ефрейтор. – Не извольте беспокоиться, листовка ликвидирована!
Не ответив, Курт прошел по коридору. В принципе, у Оберга ему уже нечего было делать, однако хотелось последний раз поговорить с упрямым Лагранжем и принять решение.
Проходя мимо комнатенки дежурных охранников, Мейер остановился и распахнул дверь.
В помещении охраны фельдфебель с ефрейтором играли в шахматы. При появлении штандартенфюрера оба вскочили.
– Заключенного из двадцать седьмой камеры – ко мне в кабинет, – сухо распорядился Курт.
Фельдфебель откозырял, выпучив глаза.
Мейер прикрыл дверь и пошел дальше по коридору. Фельдфебель за его спиной бросился исполнять приказ.
Курт вошел к себе в кабинет, бросил на стол перчатки и подошел к окну. Он чувствовал странную расслабленность – или он перепутал ее с волнением? Волноваться было не из-за чего. Вот сейчас здесь появится инженер Лагранж, и Курт его увезет. Все полномочия для этого у штандартенфюрера Мейера имеются.
Дверь кабинета распахнулась, порог переступил сутулый Фредерик. Из-за его спины возник немецкий фельдфебель.
– Заключенный Лагранж доставлен! – отрапортовал немец.
– Можете быть свободны, – распорядился Курт.
Дверь закрылась. Мейер поднялся, обошел вокруг стола и гостеприимно подвинул стул к вошедшему.
– Прошу, садитесь, – сказал он.
Он постарался, чтобы его голос звучал как можно приветливей.
– Вы напрасно теряете время, – произнес француз. – Я сказал, что не буду сотрудничать с вами…