Спасти СССР. Манифестация II
Шрифт:
От штабной палатки послышался голос Арлена, и Мэри склонила голову к плечу, пытаясь разобрать слова.
Чернобурка понимающе ухмыльнулась:
– Пошли уж, рыжая бестия!
Скулы у Мэри стремительно затекли румянцем. Она порывисто дёрнула рукой, заправляя за ухо выпавшую прядь, и торопливо нацепила ярко-красную бейсболку.
На улице уже начало теплеть. Около кухни, вдоль врытых в землю столов из строганых досок вовсю шёл завтрак. Парила из вёдер отварная картошка - бери сколько хочешь, и выстроились рядами небрежно вскрытые консервные банки.
За спинами едоков
– Ря-пуш-ка в томатном соусе, - прочла, взяв в руки банку, Мэри и вопросительно посмотрела на подругу.
– Рыба, - коротко пояснила та и добавила: - Вкусная. Только ударение на первый слог, не на второй.
Мэри уже привыкла к увесистым русским порциям, поэтому картошку накладывала не стесняясь. Вывалила поверх неё рыбу, старательно вытрясла густой темно-красный соус и уселась поближе к торцу стола - туда, где традиционно кучковалось руководство экспедиции. Было интересно послушать, как здесь решаются дела, да и от Арлена недалеко...
– Будешь?
– сразу приветливо улыбнулся он ей и качнул в руке литровую банку с мутноватым содержимым.
Вообще-то Мэри была согласна съесть из его рук что угодно, а уж сладковатый берёзовый сок она была готова пить и пить.
– Обязательно!
– воскликнула девушка счастливо и подставила кружку.
Прерванный с их появлением разговор возобновился. Арлен, военрук и директриса тихо обсуждали предстоящее захоронение.
– Наряд от комендатуры будет, - загибая пальцы, докладывал Алексеич, - три залпа, как положено. Председатель сельсовета, партийные, ветераны...
Солнце начало пригревать спину, ря-пуш-ка оказалась деликатесом, а голос порой вступающего в беседу Арлена завораживал. О том, что сегодня начался очередной месяц её пребывания в СССР, Мэри сообразила лишь в самом конце завтрака, сливая в кружку остатки из зачернённого сажей чайника.
– Пятый!
– негромко выкрикнула она, собирая внимание на себя.
– Что «пятый»?
– доброжелательно блеснули в её сторону линзы директрисы.
– У меня пятый месяц пошёл в СССР!
– гордо пояснила Мэри.
– Хороший срок...
– пробормотал куда-то под стол военрук.
– И как?
– коротко покосившись на него, спросила Яблочкова, - что самое интересное?
– Люди, - уверенно кивнула Мэри.
– Сначала я решила, что вы совсем-совсем другие. Потом вдруг поняла, что внутри - такие же самые. А сейчас...
– она широким жестом повела рукой с кружкой вокруг себя, - сейчас я думаю, что вы - как мы, но другие.
– О, диалектика Гегеля!
– звонко засмеялась Чернобурка.
– Узнаю!
«А и правда - пятый месяц, - подумала, удивлённо покачивая головой, Мэри.
– Вроде и немного, но какая бездна впечатлений!»
Да, самое важное - людей - она разглядела не сразу, их долго заслоняла внешняя непохожесть местной жизни, проявляющаяся во множестве деталей быта. Отсутствие супермаркетов, длинные сугробы
Вообще, она поначалу наивно полагала, что для понимания этой страны нужно обязательно проникнуться духом коммунистических ритуалов, и раз за разом честно пыталась их постичь. А потом однажды ей вдруг открылось, что даже сами их участники считают всё это бессмысленным. Открытие её ошарашило, потому как вера советских людей в светлое коммунистическое будущее, порой переходящая, с американской точки зрения, в жертвенность, не вызывала сомнений.
«Вероятно, - думала она, - они хранят эту веру в сердце, в «церкви, что в рёбрах», а публичные ритуалы сохранили своё звучание только для поколения, что их породило и сейчас почти ушло. Наверное, это даже уважительно - сохранять всё как есть, пока живы эти люди».
Объяснение выглядело логично. Но всё равно у Мэри оставалось ощущение, что она не успела понять здесь что-то очень важное, и это её беспокоило. Впрочем, время ещё оставалось.
«А если случится...
– что может случиться, она даже про себя суеверно не проговаривала, но пульс начинал при этом частить, а щёки вспыхивали, - то времени будет много».
Завтрак постепенно завершился, и отряд, оставив в лагере дежурных, двинулся на последний в этой экспедиции поиск. Стоило чуть пройти по полю, как вокруг стало понемногу темнеть. С востока, гася утреннее свежее солнце, потянулась дымка. Она быстро густела, превращаясь в плотный облачный слой. Пошёл по вершинам, по траве ветер, не стесняясь прохватывать людей своими знобкими касаниями. Потом отряд втянулся в угрюмый ельник, и под ногами зачавкали складки тяжёлой грязи.
Мэри почувствовала, как вокруг этого дивно начавшегося утра начинает что-то сгущаться, скручиваться - тёмное и тягучее, лишающее его всякого смысла и счастья. Куда ни кинь взгляд, всюду были ломаные стволы и неопрятный лесной хлам - местами подсохший, местами облепленный грязью, оставшейся после обтаявшего снега.
Лес в глубине своей был ещё мёртв, даже первые признаки ранней зелени не производили впечатления пробудившейся жизни, уж очень она здесь была тихой и невыраженной. Скорее, это была не жизнь, а смутные намёки на присутствие в мёртвом краю чего-то живого. Казалось, что погибшие и безнадёжно высохшие, здесь перешёптываются, протяжно поскрипывая, сами деревья, неявно и приглушённо, словно бы действительно неживые голоса.
«Как в хоррор-муви, - невольно поёжилась Мэри и заозиралась с опаской.
– Хотя, собственно, почему «как»? Сейчас опять примемся собирать черепа как грибы».
Она не знала, сколько убитых тут людей уже никогда не встанут из тяжёлых пластов топкой глины. Но после сегодняшнего рассказа Андрея догадывалась, что их много, очень много. Может быть, ей вообще не дано представить сколько, и от этого становилось ещё страшнее и неуютнее.
Теперь её даже смущали аккуратные и ухоженные мемориалы родной страны. А ведь русские, такое впечатление, даже гордятся этой своей неприбранностью и неухоженностью, своими ужасными потерями в прошлом.