Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
– То есть, - заговорил Брежнев, - дорвавшийся до уникального источника знаний наивный советский максималист?
– Да, - твердо сказал Андропов, - да. Я думаю именно так. И его последний ответ на ваш вопрос тоже сюда ложится.
Леонид Ильич полистал страницы, находя нужную, и, придав голосу нравоучительный оттенок, зачитал:
– "Советский человек - это тот, кто готов нести и несет личную ответственность за будущее своей Родины, Советского Союза". Во как!
Закрыл папку, довольно улыбнулся:
– Да, я согласен с тобой. Наивный. Заплутавший. Советский.
Андропов устало поморщился и потер висок.
– Работаем, Леонид Ильич. Есть подвижки. Хотя бы вот этот установленный канал связи с ним. В операции такого масштаба да за девять месяцев - это уже очень хорошо.
– Его перевоспитывать надо, Юра, - Брежнев посмотрел поверх очков, - ремнем, желательно. А для этого тебе надо побыстрее взять его за шкирятник, пока он нам новых дел не наворотил.
– Да, - подхватил Суслов желчным тоном, - безотносительно к любым благим намерениям фигуранта, мы имеем совершенно инфантильное вмешательство в дела абсолютно вне личной его компетенции. Принимая во внимание некоторые возможные последствия этой деятельности, не вызывает сомнения, что такая активность подлежит скорейшему пресечению. Необходимо немедленно его задержать, а затем объяснить две вещи, - в голосе Суслова появилось зловещие придыхание, - с "Хальком" он был не прав в принципе. Это - свои, пусть и не вполне верно оценившие политический момент и общую международную ситуацию. Гибель нескольких человек, преданных делу социализма и дружественно настроенных в отношении СССР совершенно недопустима, и он должен будет понести за это свою меру ответственности. Впредь же подобные шаги должны быть абсолютно исключены - любая информация для лиц из-за рубежа, а тем более зарубежных спецслужб, может исходить исключительно от компетентных представителей и органов СССР, рассчитывающих каждый свой шаг в борьбе с противником. Мы должны полностью контролировать любую его активность, полностью! А вот как этого добиться в кратчайшие сроки - это уже ваш, Юрий Владимирович, вопрос, и ваша ответственность.
Повисшую после этого тишину прервал Устинов:
– Да, вот еще что, - он достал из своей рабочей папки несколько соединенных скрепкой листов, - у меня тут к нему список вопросов первостепенной важности. Это очень, очень важные вопросы!
– маршал пристально посмотрел в глаза Андропову, - очень, Юра, важные. Я прошу. Надо. Прорывные вещи делаем, на новых физических принципах. Даже если просто подскажет, где копать не надо, то это уже будет очень значительная помощь.
Андропов выжидающе взглянул на Брежнева.
– Бери, - разрешил тот, качнув головой, - у меня вопросов к этому феномэну пока нет. Работай.
Вдруг словно очнулся Черненко:
– А точно рекомендации этого... феномена... негодные?
– говорил он не быстро, с какой-то крестьянской основательностью, - раз оперативная информация верна и по НТР он нам действительно подмог, может, и там есть, что использовать с толком?
Сидящий напротив Огарков посмотрел на него с немой благодарностью во взоре.
– По Польше я почитал, - продолжил Черненко, - и, скажу честно, тревожно стало. Очень. Как бы нам вторую Чехословакию не получить. С поляками надо, пока не поздно, пожестче поработать. Хватит им там демократию разводить - доиграются ведь.
Брежнев поскучнел. Откинулся на спинку кресла, посмотрел в окно, пожевал губами. Проходить через пражские события по второму разу ему совсем не хотелось, слишком много зарубок осталось на сердце от тех дней.
– Михал Андреич, Борис Николаевич, - повернулся он к Суслову с Пономаревым, - думаю, надо срочно готовить рабочую встречу с руководителями ряда братских партий. Поляки, чехи, немцы, венгры... Провести в Крыму, где-то через месяц, без опубликования в газетах. Посидим, посоветуемся в узком составе, заслушаем польских товарищей. Спросим с них, в конце концов. Запускать тут нельзя, потом, действительно, не расхлебаем.
– Согласны, - жестко бросил Суслов за обоих.
– Хорошо, - сказал Брежнев, и по голосу его было ясно, что ничего хорошего на самом деле он тут не видит, - а на тебе, Юра, план по оперативному противодействию замыслам американцев в Польше. И ищи. День и ночь ищи. К Олимпиаде этот твой феномэн должен сидеть в каком-нибудь хорошо закрытом "ящике" в Подмосковье, во всем согласный с нами и довольный жизнью. И никак иначе, Юра, никак.
Тот день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский пр.
Это только поначалу кажется, что на переменах в коридоры выплескивается первобытный и разнузданный хаос. Пообвыкнув, понимаешь, что это шумное бурление в известной мере детерминировано и периодично, а его элементы вполне себе представляют стабильные положения соседних. Короче, никакой приватности: почти в любой момент тебя просвечивают любопытные девичьи взгляды. Я научился не обращать на них внимания, но предстоящий разговор с Кузей был не для случайных ушей, и момент пришлось ловить.
Сегодня, наконец, все удачно совпало: девочек забрали с последнего урока на медосмотр, а Биссектриса, по такому случаю, раздала парням задачки "на сообразительность". Меня, как всегда, обнесла, лишь походя покосилась на разложенную передо мной стопку фотокопий. Закончив обход класса, присела за соседнюю парту и, наклонившись ко мне через проход, тихо-тихо спросила:
– Что читаешь-то?
Я развернулся к ней, протянул первый лист и ответил вполголоса:
– Это Пьер Делинь, доказательство третьей гипотезы Андре Вейля.
Она взяла фотокопию и некоторое время непонимающе ее разглядывала. Потом воскликнула шепотом:
– На французском?!
За спиной хмыкнул Паштет, негромко и чуть насмешливо.
– Да там только общеупотребительная лексика и специальная терминология, - попытался я успокоить Биссектрису, - а остальное из контекста формул понятно.
Она посмотрела на меня почти испуганно. Потом озадаченно качнула головой:
– За год... Ну, дела-а... И о чем же это?
– взгляд ее стал испытующ.