Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945
Шрифт:
Эйхман признал, что Международный военный трибунал справедливо приговорил к смерти высших руководителей рейха, таких как Геринг, Кальтенбруннер, Риббентроп, Франк и другие, так как, по его словам, именно они были инициаторами приказов. Этим признанием Эйхман практически лишил основания свои аргументы о выполнении приказов сверху. Ведь если бы эта линия защиты была верна, то даже Геринг и его друзья и коллеги-обвиняемые на Нюрнбергском процессе не были бы повешены, так как они получали приказы на убийства от самого Гитлера.
Позиция Эйхмана по вопросу об ответственности за преступления не отличалась от линии защиты Геринга, Кальтенбруннера, Риббентропа и Франка. Профессор Франц Зикс, который был руководителем и коллегой Эйхмана по службе в РСХА, в своих показаниях указывал, что «отдел Эйхмана занимал особое положение, что сам Эйхман, можно сказать, не подчинялся Мюллеру, а его место в структуре РСХА было близким к положению самого Мюллера, руководителя гестапо».
Имея такие показания, можно было предугадать, что Эйхман при перекрестном допросе неизбежно столкнется с серьезными трудностями. Когда Хаузнер спросил его, должны ли были руководители РСХА выполнять приказы Гитлера, Эйхман ответил утвердительно.
«И вы подтверждаете справедливость приговора Нюрнбергского суда Кальтенбруннеру, несмотря на то что, если следовать вашей логике, он тоже всего лишь получал указания сверху?»
«Нет, как руководитель в звании генерала, он сам отдавал приказы».
«Но я спрашиваю вас о роли Кальтенбруннера в уничтожении евреев. Здесь он тоже получал приказы?»
«Нет, здесь он тоже отдавал приказы».
«Но вы не можете противоречить своим же словам, сказанным всего лишь пять минут назад».
Было ли это правильным ответом или нет, но Эйхман не колебался ни минуты. Он заявил, что Кальтенбруннер и другие играли роль «первых скрипок».
Но здесь ему пришлось столкнуться с очередной трудностью. Судья Ландау, председательствующий на суде, заметил: «Я должен сказать, что удивлен, услышав это. Государство национал-социалистической Германии было организовано на основе соблюдения принципов иерархии. Это означает, что все те, кто стоял ниже Гитлера, получали приказы».
Эйхман ответил, что те, кто возглавлял крупные структуры власти, обладали особыми полномочиями.
Судья Ландау: «Вы имеете в виду, что в рамках полученных приказов они обладали широкой личной свободой действий?»
Эйхман подтвердил, что эти люди действительно обладали широкими полномочиями. Тем самым он невольно согласился с тезисом обвинения о том, что и он сам, являясь руководителем отдела, обладал той же свободой действий, что и другие руководители. А это значит, что и он подлежал суду, как и Геринг, Кальтенбруннер, Франк и другие, чье обвинение на Нюрнбергском процессе он признал обоснованным и казнь которых через повешение он нашел справедливой.
В то время как, находясь на месте обвиняемого, Эйхман постоянно отрицал, что он когда-либо обладал реальной властью, ранее, в 1957 г., в Аргентине, во время беседы с голландским журналистом Вильгельмом Зассеном, он не был столь же скромен. Ему он рассказывал, что, когда Мюллера не было на месте и его обязанности исполнял Шелленберг, Эйхман обычно сам принимал решения, которые Мюллер утверждал по возвращении.
Кроме того, Эйхман заявил журналисту: «Я являюсь мыслящим человеком и не могу просто слепо выполнять свою работу, потому что в таком случае я буду работать без инициативы. Было время, когда я понимал необходимость того, чем занимаюсь, и делал свою работу с большим желанием и дальним прицелом. Я говорю о евреях…»
Затем выступил с показаниями Дин Грубер, который засвидетельствовал, что, разговаривая с ним, Эйхман всегда употреблял местоимение «я». Говоря о том, что следовало сделать, он всегда говорил: «Я хочу, я приказываю и т. д.»
Глава 10
Эйхман настаивал на том, что, хотя ему и было известно то, что миллионы тех, кого он отправлял в лагерь, сажая в вагоны для перевозки скота, должны были вскоре принять смерть, а затем сгореть в печах крематориев, в то время он не отдавал себе отчета в том, что эти действия были незаконными. Если Эйхман действительно не осознавал этого, если он не знал, что было преступлением отправлять команды из состава эйнзатцгрупп для осуществления расстрелов безоружных мужчин, женщин и детей, беспомощно стоявших на краю ям-могил, то он должен был быть либо полным идиотом, либо слабоумным. Но, стоя на месте обвиняемого, он демонстрировал острый и гибкий ум. Документы, подготовленные им собственноручно, рапорты о выполнении заданий, письма – все говорило о том, что этот человек вовсе не был глупцом или слабоумным, все выдавало в нем в высшей степени умного и образованного человека.
Было ли возможно, чтобы сотрудник СС с менталитетом явно существенно выше уровня двадцатилетнего юнца не понимал, что нацистская политика в отношении евреев (если бы только одних евреев. В планах Гитлера и его команды было подробно расписано, что делать с каждым из народов, населявших намеченное для онемечивания «жизненное пространство германской нации». Здесь счет шел уже не на миллионы, как с евреями, а на десятки миллионов (как с русскими и другими). – Ред.) идет вразрез с установленными законами и нормами морали цивилизованного общества? Одними из самых первых лозунгов нацистской партии были антисемитские. Штурмовики в коричневых рубашках, маршируя по улицам городов Германии, распевали гимн «Хорст Вессель».
Те, кто, как Эйхман и другие старшие офицеры эйнзатцкоманд, вступили в нацистскую партию в первые же годы ее существования, не могли не понимать, что эта партия ведет их к океану крови. Те, кто, выражаясь поэтическим языком, стояли у руля корабля СС, могли спрыгнуть с него, пока он еще находился во внутренних водах и не вышел в открытое море, но они совсем не желали покидать этот корабль, потому что в этом случае им пришлось бы отказаться от путешествия, которого все они жаждали.
С февраля 1920 г., когда нацистская партия обнародовала свою знаменитую программу из 25 пунктов, в которой антисемитизм значился одним из главных принципиальных моментов, самая махровая юдофобия никогда не сходила с повестки дня. Книга «Майн кампф», журнал Der St"urmer («Штурмовик») и все остальные печатные издания нацистов призывали к борьбе с евреями. Растущий антисемитизм в Германии выплеснулся в ноябре 1938 г. (так называемая «хрустальная ночь». – Ред.), когда была предпринята широкомасштабная акция против всего, имевшего отношение к евреям. Разрушались синагоги, самые известные евреи были арестованы и брошены в тюрьмы, на всех евреев был наложен коллективный штраф в размере 1 миллиард марок.
Мог ли Эйхман и обвиняемые на процессе по эйнзатцгруппам не знать об этом факте? Могли ли они удивляться, когда кампания насилия, наконец, вылилась в знаменитый эдикт фюрера об «окончательном решении еврейского вопроса», что конечно же означало физическое уничтожение всех евреев?
Предположим, что в приказе фюрера вместо поголовной резни евреев провозглашается массовое истребление всех людей, имеющих светлые глаза. И это означало бы, что для тех несчастных, у кого радужная оболочка по воле случая оказалась окрашенной в светлые тона, настали бы самые мрачные дни. Здесь не играли бы никакой роли характер человека, его профессия и состояние здоровья. То же самое можно сказать о религии, политических убеждениях и национальности. То, что человек задумал, к чему он настойчиво стремился, о чем мечтал, – ничто не могло бы изменить предопределенности его судьбы. Будет ли это фермер за его плугом, учитель за письменным столом, доктор у постели больного или священник, выступающий с проповедью с кафедры, пожилая женщина за вязанием, ребенок, играющий во дворе, младенец у груди матери – все они были бы обречены на смерть в том случае, если бы смотрели на наш прекрасный мир через предательски серые глаза.