Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945
Шрифт:
Несмотря на то, что Олендорф был готов расстрелять по приказу Гитлера собственную сестру, он объяснил, что испытывал бы те же чувства при необходимости расстрела кого бы то ни было. Он не испытывал вражды по отношению к осужденным.
«Я никогда не ненавидел противника и любого врага и не испытываю этого сейчас», – заявил он, обратив свой взор на журналистов, сидящих в кабине прессы, будто призывал общественное мнение подтвердить его моральную щепетильность.
Он убивал евреев и цыган за их историческую вину, будь то в настоящем или прошлом, но он не испытывал к ним злобы. Фактически тем самым он признал, что испытывал некоторую антипатию к приказу Гитлера, который требовал от него убивать безоружных гражданских лиц. Это послужило причиной следующего вопроса: «А не могли бы вы после некоторого периода попытаться уклониться от выполнения этого приказа, например по болезни?»
Он застыл в кресле свидетеля, как бы показывая на невидимые погоны у себя на
Может быть, председатель суда пытается оскорбить его?
«Если бы я отказался от моей должности, тем самым я предал бы своих подчиненных», – заявил он ледяным тоном.
Проявляя трогательную заботу о благополучии своих солдат, он и мысли не допускал о том, что, если он покинет свой пост, его место будет занято другим, кто будет таким же «чутким и заботливым». Все более громким голосом, полным гордости и морального удовлетворения, Олендорф добавил: «Несмотря ни на что, я считал это своим долгом и продолжаю думать сегодня, что это понятие долга является более высоким, чем дешевые аплодисменты, которые мог бы заслужить, если бы в то время предал своих людей, прикрывшись несуществующей болезнью».
Позже, на следующем допросе, Олендорф признался, что еще до суда он предвидел, что его могут спросить, почему он не стал прятаться, симулировав болезнь, для того чтобы избежать выполнения того, что, по его собственным словам, он не хотел делать. Поэтому ответ был у него готов заранее. Но каким бы проницательным ни был Олендорф, это не спасло его от необходимости сделать еще более убийственное признание в момент, когда он не ожидал обвиняющего вопроса. Если его совесть действительно беспокоили факты убийств безоружных людей, у него были возможности другим способом избежать работы убийцы, не симулируя болезнь. Его эйнзатцгруппа действовала в зоне ответственности немецкой 11-й армии, с командованием которой он имел указание сотрудничать. Похоже, командующий армией был не такого высокого мнения об офицерах СС, так как позднее между ним и Олендорфом возникли трения. Олендорф рассказывает об этих разногласиях так: «Меня вызвали к начальнику штаба полковнику Велеру. Он принял меня со словами, что, если взаимодействие между армией и моими людьми не улучшится, он будет ходатайствовать, чтобы меня отозвали в Берлин».
Когда он закончил свой пространный рассказ, я спросил его: «Неужели вы настолько зависели от рекомендаций представителей армии, что рапорт того офицера в Берлин мог бы действительно привести к вашей отставке, как он угрожал?»
Олендорф ответил уверенно: «Конечно да».
И этим Олендорф взорвал всю собственноручно построенную систему защиты. Если ему действительно внушала отвращение мысль отдавать приказы о расстрелах безоружных людей, ему следовало попросту отказаться взаимодействовать с армией, и он сразу же оказался бы на пути домой за новым назначением. Но этот высокомерный офицер предпочел быть униженным представителями армии, но не покинуть желанного поста командира эйнзатцгруппы D, которая достигла впечатляющих успехов, уничтожив 90 тысяч человек. Его больше интересовало мнение о себе со стороны своего друга и начальника Адольфа Эйхмана, который несколько раз приезжал к нему, чем заботы о жизни и смерти невинных людей.
Пытаясь оправдать себя за убийства детей, которые, став взрослыми, могли бы отомстить своим палачам, Олендорф заявил, что в этом смысле и страны-союзницы являются виновными, так как в результате ударов союзной авиации погибло большое количество немецких детей. На такой аргумент Хит заметил: «Вы пытаетесь приравнять морально летчика бомбардировщика, который сбрасывает бомбы, надеясь, что они не попадут в детей, и себя, который намеренно их расстреливал? Это, по-вашему, честно с точки зрения морали?»
Олендорф не стал уклоняться от ответа: «Самолеты систематически бомбили плотно застроенный город, метр за метром, используя зажигательные и фугасные бомбы, а потом снова фосфорные бомбы, и так дом за домом. Я видел в Дрездене нечто подобное на площадях, где ютились беженцы. И эти люди, как вы говорите, надеялись не нанести вреда гражданскому населению и детям».
В этом пункте Хит потерпел поражение.
«Я признаю, что в ваших словах может быть правда, хотя я никогда не видел этого». Но он подчеркнул, что Олендорф затронул лишь часть общей мрачной картины. «Не приходило ли вам в голову, что, когда ваш вермахт без всякого повода вошел в Польшу и когда вы вторглись в Норвегию и в Нидерланды, когда вы разгромили Францию, а затем разрушили Белград в Югославии и покорили Грецию, когда вы подмяли под себя Румынию, Болгарию, а затем пытались уничтожить Россию, люди, решившиеся выступить против вашей тирании, находятся на более высокой ступени морали, чем вы? Даже когда им, для того чтобы покончить с вашим господством, приходится совершать такие же ужасные поступки, которые первыми начали совершать вы? Ответьте на этот вопрос, пожалуйста».
Олендорф не стал медлить с ответом: «Поймите, что я смотрю на события военных действий, о которых вы упомянули, с других позиций, не так, как вы».
В этом
Олендорф презрительно заметил, что всякий, кто использовал атомную бомбу, обязательно виновен в убийствах беззащитных гражданских лиц (хороший ответ. Хиросима и Нагасаки – типичные акты устрашения. – Ред.).
«Тот факт, что отдельным людям приходилось, стоя лицом к лицу, убивать представителей гражданского населения, считается особенно ужасным и выглядит особенно отвратительным, потому что в приказе военные получили четкие указания убить этих людей. Я не могу дать моральную оценку этому факту, как и факту того, что было признано возможным совершать такие поступки, когда простым нажатием кнопки можно было убить гораздо большее количество гражданских лиц: мужчин, женщин и детей. Я не могу даже выставить этих людей на суд будущих поколений и сравнить их действия с действиями конкретных людей, которые, руководствуясь такими же целями войны, были вынуждены расстреливать конкретных людей. Я считаю, что придет время, когда эти моральные преграды в достижении целей войны вовсе исчезнут…»
Несомненно, изобретение атомного и водородного оружия, а также баллистических ракет добавило забот человечеству. Но атомные бомбы, сброшенные во время Второй мировой войны, все же не были направлены на представителей определенных этнических групп. Как и всякая другая авиационная бомба, они были использованы для того, чтобы преодолеть военное сопротивление и заставить противника поскорее сложить оружие.
Поэтому, какой бы ужасающей ни была такая акция, как бомбежка с воздуха, с применением как обычных, так и атомных бомб, ее единственной целью является заставить нацию, на которые эти бомбы обрушились, капитулировать. Если этот народ сдается, тут же прекращаются бомбежки и останавливаются убийства. К тому же город вообще может избежать бомбежек, объявив себя открытым городом. Что касается деятельности эйнзатцгрупп, здесь ситуация была совсем иной. Даже если народ, среди которого жили евреи, спускал свой государственный флаг, евреев все равно продолжали истреблять. Ни один из обвиняемых не осмелился заявить, что в случае победы Германии над странами-союзницами убийства евреев прекратились бы.
За все время, пока продолжался судебный процесс, защите не удалось привести ни одного факта, который доказывал бы, что убийства евреев каким-то образом ослабляли или уменьшали военную мощь противника. Никому не удалось продемонстрировать, как в результате массовых убийств безоружных людей можно было способствовать победе Германии в войне. Уничтожение мужчин, женщин и детей, объявленных «неполноценными», не оказало никакого влияния на события на фронте.
Например, Олендорф в качестве одной из причин убийств евреев в Советском Союзе приводил тот факт, что «соотношение количества евреев в общем населении России, в сравнении с их представительством в высших органах власти, было очень и очень небольшим». Он подчеркивал, что «до 90 процентов должностей в административных и государственных органах Крыма были заняты евреями. Таким образом, нам было ясно, что еврейство в большевистской России играет непропорционально важную роль». Точно таким же аргументом пользовались и в самой Германии, чтобы оправдать лишение евреев гражданства и собственности, наложить на них множество других наказаний, что было не просто актом беззакония, но и проявлением варварства. Но у Олендорфа явно не было права и обязанности в России или где бы то ни было с помощью расстрельных команд уравнивать представительство в официальных органах евреев и неевреев, даже если предположить, что данные его статистики были верными, что вызывало сомнения.