Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945
Шрифт:
Это правда, что первым долгом солдата является повиновение, но правда и то, что, согласно основным законам здравого смысла, это не повиновение бездушного механизма. Он является мыслящим существом. Тот факт, что он не может без дальнейших неблагоприятных для себя последствий отказаться заниматься строевой подготовкой, приветствовать начальника, выполнять положенные упражнения, вести разведку местности или даже принимать участие в бою, не значит, что от солдата можно требовать абсолютно всего. Следует начать с того, что приказ, подразумевающий беспрекословное подчинение, должен касаться чисто военных вопросов. Так, офицер не может требовать от солдата, чтобы тот воровал для него или убивал ради него. А то, чего старший начальник не может требовать от подчиненного по закону, подчиненный не обязан выполнять.
Генерал Дж. Лоутон Коллинз, в то время занимавший пост начальника штаба армии США, прекрасно проиллюстрировал это утверждение, когда он заявил: «Дисциплина в нашей армии не может основываться на слепом безоговорочном подчинении. В своей основе она должна иметь уважение прав и обязанностей каждого». Например, никто не упрекнет солдата в невыполнении приказа старшего начальника, если он откажется по приказу этого начальника перейти на сторону противника.
Там, где солдата или младшего офицера принуждают к выполнению незаконного приказа, его никто не будет преследовать в судебном порядке за его невыполнение. Суд, как уже было сказано, никогда не станет наказывать человека, который был вынужден спускать курок в то время, как к его голове был приставлен пистолет. И в Нюрнберге на самом деле не был осужден ни один военный за выполнение приказа, если он действительно не знал, что это приведет к незаконным последствиям. Если к суду привлекались военные, то они были полностью в курсе того, что нарушали законы ведения военных действий и принципы гуманизма. Ни один из рядовых из состава эйнзатцгрупп не предстал перед судом во Дворце правосудия в Нюрнберге.
Международный военный трибунал, поясняя этот вопрос, сделал такое заявление: «Истинным критерием при определении того, насколько эффективным является уголовное законодательство большинства народов, является не наличие приказов свыше, а действительное наличие права сделать моральный выбор».
Ребекка Уэст с едким юмором подтвердила это: «Ясно, что, если адмиралу приказом выжившего из ума первого лорда адмиралтейства предложено подавать офицерам на обед жареных младенцев, он не должен выполнять такой приказ».
Стоя на месте свидетеля во дворце Бейт-Хам, я привел несколько примеров того, когда солдаты из состава эйнзатцгрупп освобождались от участия в экспедициях, потому что считали, что не могут хладнокровно убивать гражданских лиц: «Те, кто не мог принимать участие в казнях, исключались из списков и отправлялись домой, потому что они стояли на пути тех, других, всегда готовых, желавших и способных выполнять приказы Гитлера о массовом истреблении евреев».
Я представил документы, подтверждающие мое заявление.
Кроме того, я рассказал о нескольких беседах (после процесса над офицерами эйнзатцгрупп) с генералом (бригадефюрер – с 1944 г.) Вальтером Шелленбергом, который был заместителем генерала (группенфюрера) Мюллера и часто сталкивался с Эйхманом в связи с деятельностью эйнзатцгрупп. Однажды Шелленберг сказал мне: «Лидеров нацизма трудно обвинить в великом гуманизме, но они были сторонниками эффективной работы, и, если солдат не был способен исполнить такой приказ, его следовало отправлять домой. И назад домой были отправлены многие».
Поскольку Эйхман придерживался той линии защиты, что он сознательно отправлял на смерть миллионы людей, повинуясь приказам руководства, он решительно отрицал любую, даже малейшую инициативу со своей стороны. Ведь если бы он признал, что проявлял самостоятельность даже в незначительных вопросах, его легко можно было бы обвинить (как он сам считал) в том, что он демонстрировал ту же самостоятельность и инициативу в более важных делах. Но эту систему защиты с легкостью опрокинул при перекрестном допросе главный обвинитель Хаузнер. Он спросил Эйхмана, зачем тот подверг узников концентрационных лагерей дополнительным лишениям, даже зная то, что они обречены на смерть. Эйхман отрицал свою ответственность за ужесточение режима для заключенных концлагерей.
«Но когда вас лично попросили разрешить отправлять им посылки и деньги, вы отказались?»
«Я выполнял приказ. Я не мог разрешить этого, это было запрещено».
«Какое отношение вы, служащий железной дороги, имели к проблеме посылок и денег для заключенных?» (Эйхман настаивал на том, что он был всего лишь клерком, который управлял движением поездов в концентрационные лагеря.)
«В Центральном управлении получали множество писем. Те из них, что касались евреев, направляли мне, и я обратился за инструкциями к руководству».
«Не хотите ли вы сказать, что вы обратились к Мюллеру, чтобы он принял решение по такому незначительному вопросу, как получение посылок?»
«Да, пришлось создать такой прецедент».
Было общеизвестно, что в нацистской иерархии Эйхман считался специалистом (референтом) по всем вопросам, связанным с евреями, поэтому Хаузнер сказал ему: «Я считаю, что, когда вы отправились к Мюллеру, он должен был спросить вашего совета как референта».
Эйхман оглянулся вокруг как бы в поисках выхода: «Я уже говорил, что приехал тогда в Берлин против своего желания. И когда я прибыл туда, на первых встречах с представителями центрального аппарата я был очень осторожен».
Дверь запасного выхода с грохотом захлопнулась, когда судья Ландау объявил: «Вас спросили о том, интересовался ли Мюллер вашим мнением?»
«Я должен был доложить Мюллеру содержание писем и дожидаться указаний. Я ничего не предлагал».
Хаузнер: «И во всех разговорах с Мюллером вы ни разу ничего не предложили?»
«Я ни разу ничего не предлагал после Мадагаскарского плана, даже в переходный период после этого».
«Это значит, что вместо того, чтобы вызывать вас, Мюллер мог просто воспользоваться диктофоном. Мюллер мог бы прослушать запись, а затем ваши ответы были бы запротоколированы. Вы хотите уверить нас, что ваша роль сводилась к этому?»
«Все было не совсем так. Я должен был суммировать содержание писем в одном документе и вкратце доложить его Мюллеру. А он сам должен был подготовить окончательный ответ».
Судья Ландау: «И Мюллер не поинтересовался мнением человека, который занимался этими вопросами ежедневно?»
«Мюллер знал меня и был в курсе того, что я никогда не принимал решений и не готовил рекомендаций». [6]
Однако из дальнейших допросов выяснилось, что Мюллер был полностью удовлетворен активной деятельностью, которую Эйхман развил в рамках выполнения программы уничтожения евреев. Он даже как-то заявил, что, если бы в Германии было пятьдесят таких Эйхманов, она никогда не проиграла бы войну! В Эйхмане он увидел человека, который готов внимательно отслеживать судьбу каждого еврея с момента, когда тот надел свою желтую шестиконечную звезду (отличительный знак для евреев, введенный в нацистской Германии. – Ред.), до того мгновения, когда с той же звездой на груди он предстанет перед могильным рвом под прицелом расстрельной команды, или его тело не будет предано желтому же огню печи крематория.
6
Эти свидетельские показания Эйхмана и другие его реплики во время судебного процесса даны с небольшими сокращениями, однако, как отмечает газета Jerusalem Post, при этом полностью сохраняется общий смысл вопросов и ответов.