Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945
Шрифт:
Давайте возьмем в качестве примера семью, все члены которой благодаря непостижимому выбору генов в таинственной колбе времени имеют светлые глаза. Внезапно в доме, где живет эта семья, раздаются оглушительные удары в дверь, дверь распахивается, и внутрь устремляются человеческие существа в стальных шлемах с автоматами и пистолетами на изготовку. С помощью оружия они выгоняют обескураженных обитателей дома на улицу.
Мы слышим крики испуганных женщин и детей, громкие протесты мужчин и оглушительный топот сапог захватчиков по дому. Они переворачивают мебель, опрокидывают шкафы с посудой и одеждой, лезут на чердак в поисках мест, где могли укрыться охваченные ужасом сероглазые обитатели дома. А те горестно прощаются со своим домом и вместе со своими наспех собранными пожитками грузятся в грузовик, в котором уже сидят такие же ошеломленные обреченные люди с серыми глазами. Вот грузовик рванулся вперед, делая по пути остановки, чтобы собрать других таких же несчастных людей. Еще больше сероглазых собралось на рыночной площади, у здания администрации и в местной церкви.
После всего этого последовала дикая гонка на максимальной скорости, где уже ждет множество сероглазых людей с бледными как мел лицами. Онемевшие, они смотрят друг на друга. Вот вновь прибывших выгружают из грузовиков, слышится гортанная команда построиться в ряд. И теперь уже начинают красноречиво говорить свинцовыми языками пулеметы, они выдают длинные предложения слева направо и справа налево. Жители городка падают, многие сразу по двое, кровь струится изо рта и глаз. Жертвы как бы умоляют объяснить им, чтобы они смогли понять, за что же с ними так поступили? Почему? Другие всего лишь ранены, но все равно падают в общую могилу. Партия палачей уезжает, из незасыпанной могилы в мольбе тянутся вверх руки. Слышатся стоны, которые временами переходят почти в шепот, потом слышится чей-то крик, и, наконец, все окончательно затихает.
Конечно, все это фантастично и невероятно, но не более чем то, что постоянно происходило в районах, где действовали эйнзатцгруппы. Если слово «сероглазый» заменить словом «еврей», аналогия будет неоспоримой.
Можно предположить, что, если бы обвиняемые вдруг получили приказ уничтожать ту часть населения, которая обладает серыми глазами, они бы не выполнили его и сразу же посчитали такое распоряжение незаконным и аморальным. Но если бы за десять лет до этого программой нацистской партии все сероглазые люди были объявлены врагами, если бы Гитлер в каждой своей речи поносил сероглазых, если бы они видели, как грабят магазины и разрушают дома сероглазых, если бы они знали, что Гиммлер отдал приказ о заключении всех сероглазых в концентрационные лагеря, если бы они слышали речи своих шефов в СС, которые провозглашали, что уничтожение сероглазых направлено во благо и к выгоде тех, кто осуществляет программу по их ликвидации. Если бы все это произошло, можно ли было бы с уверенностью утверждать, что обвиняемые с таким же пылом не принялись бы выполнять приказ фюрера, направленный против той части населения, что имеет серые глаза? А если бы такое случилось, то не стали бы они в дальнейшем пытаться уйти от обвинения под прикрытием выполнения приказов вышестоящего командования?
Но тот факт, что Гитлер мог объявить о преследовании части населения за то, что цвет глаз этих людей серый, и что такое узаконенное преследование продолжалось в течение уже десяти лет, не делает зверства по отношению к этим людям более законными, чем жестокость в отношении евреев. Любой здравомыслящий человек, у которого нет личных причин подстрекать к этому и который не имеет от этого выгоды лично для себя, сразу бы признал незаконность и аморальность такого варварского притеснения людей.
Но большинство обвиняемых считали, что с евреями все обстояло совсем не так, поскольку, являясь носителями большевизма, они, евреи, представляли собой угрозу для немецких войск, которые сражались в России. Как заявил Олендорф, «представители этого (еврейского) народа оказались наиболее восприимчивыми к идее большевизма. Таким образом, те, кто несет в себе еврейскую кровь, стали самыми активными представителями большевизма». Однако не было никаких доказательств того, что артерии евреев были специально приспособлены для того, чтобы заражать кровь тельцами большевизма. В Германии и в других странах проживали евреи, которых никто не обвинял в том, что они являются проводниками большевистского мировоззрения; тем не менее их точно так же убивали.
Не существовало и какой бы то ни было идеи исторического возмездия, объяснявшей необходимость истребления евреев. Евреи всегда были верными гражданами Германии, и великое множество их представителей служило в германской армии во всех войнах, в которых участвовала страна. Министр юстиции Израиля П. Розен сам когда-то был офицером в армии кайзера Вильгельма.
Когда обвиняемый штандартенфюрер СС Вернер Брауне занял место свидетеля, он предпринял смелую попытку поддержать теорию о слиянии еврейства и большевизма. Насколько ему это удалось, следует из его показаний. Я спросил его: «Считаете ли вы, что подавляющее большинство евреев поддерживали дело большевиков?» Он ответил, что «убежден в этом».
Тогда я указал ему, что, если большая часть евреев поддерживала большевиков, существовало и незначительное меньшинство, которое их не поддерживало. Разве в этом случае не следовало провести расследование, прежде чем осуществлять массовые казни с тем, чтобы спасти от смерти тех, кто не исповедовал большевизм?
Он заявил, что такое расследование было бы невозможно «как с практической точки зрения, так и чисто технически».
«Если вы считаете, что подавляющее большинство было на стороне большевиков, отсюда неизбежно следует, что лишь незначительное меньшинство не поддерживало большевизм, не так ли?»
«Ваша честь, речь идет об очень незначительном количестве, может быть, это 10, 20 или 30 процентов».
«Хорошо. Давайте допустим, что речь идет о 30 процентах. То есть 30 процентов евреев не одобряли идей большевизма. Не было ли логично прийти к этому заключению?»
Подсудимый в ответ заявил, что «всегда какое-то количество людей бывает полностью равнодушно к политике».
«Хорошо, тогда приведите нам приблизительный процент тех евреев, которые были сторонниками большевиков, и тех, кто не были ими. Как вы сказали, подавляющее большинство могло составлять 70 процентов?»
«Я не могу привести точный процент, ваша честь».
«Хорошо, будем считать их просто большинством. Итак, большинство поддерживало идеи большевизма?»
«Я уверен в этом. Да».
«Это значит, что меньшинство было против этих идей».
«Всегда есть прослойка людей, которая находится где-то посередине между теми, кто за и кто против. Кто-то может быть убежденным фанатичным сторонником идеи, готовым бороться за нее до конца, а кто-то может просто одобрять ее, но полагать: «Я не хочу ни за что воевать», а кому-то может быть просто все равно. Кто-то может сомневаться и не быть до конца уверенным, а кто-то может быть сознательно против идеи».
«Ну, давайте тогда сведем их вместе, просто для того, чтобы продолжить дискуссию. Итак, большинство принимает идею, скажем, 60 процентов. Это, конечно, не подавляющее большинство, но все же большинство. Остается 40 процентов тех, кто либо совсем не признает эту идею, либо относится к ней равнодушно. Мы ведь можем разделить людей на эти группы, не так ли?»
«Я не знаю, правильно ли такое разделение, ваша честь, но я готов принять его в качестве примера».
«Очень хорошо. Вы сказали, что подавляющее большинство, допустим, 60 процентов, чтобы быть в точности уверенными в этом, действительно поддерживали большевиков. А 40 процентов (мы говорим только о евреях) либо вовсе не поддерживали идеи большевизма, либо относились к ней в той или иной степени равнодушно. Итак, когда настало время казни всей этой группы людей, если вы исключите из списков 40 процентов, будет ли это составлять для вас слишком большую проблему?»