Спецназ обиды не прощает

Костюченко Евгений Николаевич ""

— Пушку бросай, — повторил чеченец. — Последний раз говорю.

Пистолет упал на землю. Вадим хотел его подобрать, но вдруг ударил выстрел, и он бросился наземь. Пистолет все-таки оказался в руке, и он откатился с ним в сторону, за ящик, к телу Сергеича. Но Ковальского там не было, только плащ валялся на камнях. Снова рявкнул пистолет, кто-то застонал, но третий выстрел оборвал этот стон.

— Все, конец, — сказал чеченец. — Эй, питерские, конец!

За пожарным щитом послышалась какая-то возня, хрипение, удары, и живой Сергеич

вышел на свет, волоча за собой водителя «волги». В другой руке он держал пожарный топорик.

— Ай, молодец, русак, — сказал чеченец, запихивая пистолет за пояс. — Я что говорил? Азербайджанцы спекулянты, больше ничего не умеют, слушай, только гвоздика на улице продавать.

Водитель то вскидывал руки, то прижимал их к груди, повторяя: «Ничего не делал, я ничего не делал, что я делал, я ничего не делал..». Сергеич отпустил его, и он повалился набок, поджав ноги к животу и закрывая голову руками.

Вадим поднял из-за ящика плащ и передал его Ковальскому, но тот отмахнулся.

— Смотри, этот дышит, — сказал Сергеич, перевернув одного из нападавших.

Чеченец выхватил пистолет из-за пояса, наклонился и приставил ствол к голове лежащего перед ним. Вадим невольно отвернулся, но выстрел все равно заставил его вздрогнуть. «Вай, алла, вай, алла…» раздавались причитания водителя. Из салона «волги» доносилось ритмичное бряцанье и завывание восточных музыкантов.

— Димка, что стоишь? — крикнул Сергеич, обыскивая убитых. — Давай разворачивай «волжанку». На ней поедем.

— Ихний машина возьмем тоже, — сказал чеченец.

— Нет, брат, — сказал Сергеич. — Приметная слишком. Надо когти рвать, пока на стрельбу народ не сбежался.

— Какой народ, слушай! — Чеченец сноровисто вязал водителя. — Народ ничего не видел, ничего не слышал. Сейчас мы уедем, они придут. «Тойоту» заберут, этих собак обчистят, только потом милицию позовут. Часы возьми, у таких всегда часы хорошие. А в машине стерео не возьмем?

Панин в два приема развернул «волгу», и незнакомая дорога принялась разматываться перед ним в свете фар. Впереди показалась цепочка фонарей, стала видна пустая трасса. Какая-то белая машина стояла под фонарем на обочине.

— Туши свет, — скомандовал Сергеич. — Стоп, машина. Надо подумать. Куда податься-то? Обратно в аэропорт? Отсюда еще хрен улетишь… На вокзал? Димка, что молчишь?

Вадим не успел ответить, потому что засвиристел один из трофейных телефонов, потом второй. А потом он увидел, что белая машина сворачивает с трассы и, набирая скорость, катится к ним.

Не раздумывая, он резко сдал назад и свернул в первый попавшийся проезд. Дорога петляла между заборами.

— Я пустой, — сказал чеченец. — Запасной магазин нет.

— Да нет, здесь не отбиться. Ноги бы унести. Панин, дай гари, — сказал Сергеич. — Нам бы только до людей добраться…

— Ну где я тебе возьму людей в два часа ночи, — сказал Вадим.

Глава 11

Люди

капитана Панина

Вот раньше он мог набрать людей хоть в два часа ночи, хоть в три. И каких людей!

Рагим? Этот умел забираться и спускаться по стене девятиэтажного дома, используя только пальцы рук и ног. А Арон? Арон круглый год купался в море перед сном, а иначе просто не мог таки заснуть. Были и другие достойные ребята, члены тайного спортивного общества «Неурожай», официально — секция самбо, реально — клуб боевых искусств, временно запрещенных.

Проверяя информацию о функционировании подпольного спортзала, Панин вышел на этих ребят. И вместо того, чтобы прихлопнуть подпольщиков по полной программе, помог им перейти на легальное положение. Компания оказалась настолько приличной, что и сам Панин не упускал случая позаниматься здесь, и даже Михалыч, один из лучших бойцов республики, дважды чемпион Минской школы, порой самозабвенно бился с его парнями. (При необходимости Панин мог бы легко обосновать идейно-воспитательную нагрузку таких контактов — Михалыч, эстетически любовавшийся грацией восточных школ, шутя побивал любого противника, доказывая безоговорочное превосходство комитетской школы рукопашного боя).

Он вспомнил, что Рагим переселился в Георгиевск, потому что жена, армянка, не могла оставаться в Сумгаите. Арон уехал в Израиль. Кстати, его там не признали таки евреем. Дело в том, что Арон Соломонович Блюм оказался русским. По матери. Интересно, где он сейчас купается перед сном, в Суэцком канале?

Кто остался в городе? Фикрет… Вот человек, который никуда не может уехать отсюда.

— Сергеич, как там пленный? — спросил Вадим.

— Еще дышит.

— Вынь-ка из него телефон.

В зеркале опять показались фары догоняющей машины. Вадим выключил весь свет, проехал в полной темноте до перекрестка и свернул направо. Залаяла собака, и он удивился. В этих краях раньше не было принято держать собак. Включив фары, он увидел длинные заборы с колючей проволокой по верху.

— Куда мы заехали? — спросил Ковальский. — Тюрьма, что ли?

— Нет, — сказал Вадим, свободной рукой набирая номер. — Это дачный поселок.

Телефон не отвечал. Он свернул в очередной проулок. Каждый раз он сворачивал в сторону моря, надеясь вырваться на приморскую дорогу. Еще он надеялся, что преследователи запутаются в улицах поселка. Но свет их фар все время показывался за спиной.

— Давай все патроны мне, — сказал Махсум. — В хорошем месте встанем, я выхожу, вы тих-тих вперед, они за вами, я их кончаю.

— Мало шансов, — сказал Ковальский. — «Пээм» машину не остановит. А если у них стекла непробиваемые? А если вообще тебя засекут на высадке?

— Рисковать надо, — сказал Махсум. — Догоняют, собаки.

— Бензин на нуле, — сказал Вадим.

— Спасибо, — сказал Ковальский.

— Не за что. Думай, Сергеич, думай.