Спектакль для одного зрителя
Шрифт:
— То есть вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, — оборвала я Исмайлова на полуслове, — что Лиза, по-видимому, кинула и вашего отца… В этом случае его сердечный приступ вполне объясним. Попробуйте поставить себя на его место…
— Но… Но… Это невероятно!
— Вспомните, как развивались отношения между вашим отцом и Лизой в Тарасове? И попробуйте меня переубедить…
— Я расскажу вам. Когда отец приехал ко мне в гости, он пришел посмотреть, как я веду работу в своей фирме. И хотя сам он весьма далек от мира бизнеса и живет в прошлом веке, он профессор и занимается проблемами
— Это все, конечно, интересно, но вы обещали рассказать об отношениях отца и Лизы.
— Пожалуй, давайте об этом, — со вздохом согласился Аслан, пригубив чай из маленького стаканчика. — Там же, в офисе, он увидел ее первый раз. Меня тогда не насторожило, что Лиза, о которой все знали, что она ведет легкомысленную жизнь, — перед моим отцом, да и перед господином Джебраиловым, Лиза старалась произвести впечатление очень порядочной, даже строгой женщины почти азиатского типа.
Я взглянула на Бена. Он сидел и нервно курил, то и дело обхватывая голову руками. Было яснее ясного, что слушать все это о той, которую еще совсем недавно он боготворил, было для него крайне болезненно.
— Нас с Олей, склонных больше к европейскому образу жизни, это как-то даже удивило, — продолжал Исмайлов. — Лиза, когда появлялся мой отец, надевала очень длинное платье, причем не обтягивающее, не декольтированное, а на голову повязывала шарфик, что-то наподобие нашего национального платка. Оля еще сказала однажды, что она, мол, выпендривается — извините, я привожу ее слова — перед почтенным азербайджанским профессором, чтобы выглядеть лучше и в моих глазах тоже. Мне это даже нравилось: что ни говорите, я ведь сын своего народа.
— А все-таки, чем закончились отношения Лизы и вашего отца в Тарасове?
— Во-первых, скажу, как все началось. Сейчас, когда выяснилось, что Лиза — аферистка, становится ясно, что она вовсю использовала свой артистический дар, умение перевоплощаться, и намеренно представала перед консервативными азербайджанцами порядочной, в их понимании, женщиной. Добавьте к этому ее природную красоту, обаяние, умение себя подать, вести беседу…
— И все же, что вы все ходите вокруг да около? — не выдержала я.
— Во-первых, я не привык, чтобы со мной так разговаривали. Если вы не дадите мне высказаться, я могу вас просто попросить оставить дом моего отца и удалиться. — На лице Исмайлова появились холодность и надменность.
Я решила тут же исправить свою ошибку. И в самом деле, я как-то подзабыла, увлекшись, с кем имею дело. Это был не Джебраилов и даже не Асим Кулиевич. Передо мной сидел образованный, властный, сильный человек, в принципе, тот, кого пока я упрекнуть ни в чем противозаконном и предосудительном не могла.
— Ну так вот, — достойно выдержав паузу и перебирая в пальцах агатовые четки, неторопливо начал Исмайлов. — Эта женщина могла свести с ума любого мужчину. Было в ней что-то такое, чего вы не поймете, просто потому что вы женщина.
Бен при этих словах внимательно посмотрел на Исмайлова и удрученно покачал головой.
— Даже я, человек строгих правил, да простит меня ее муж, человек, который любит другую женщину и считает ее своей женой, первые две недели после знакомства с Лизой с ума сходил! Было в ней что-то магическое… — Исмайлов сглотнул слюну. — Весь этот маскарад, который мыс Олей принимали за чудачество, был, оказывается, частью хорошо продуманного плана. Кстати, вы не знаете, была ли замешена Лисицына еще в каких-нибудь преступных действиях?
— Представьте себе, да, — ответила я и не удержалась от колкости:
— Ваша магическая женщина шантажировала свою знакомую артистку, которая сейчас работает в Баку. Причем делала упор на сентиментальные нотки.
— И как же она это делала?
— Да очень просто. Вы прекрасно знаете, как зарабатывают себе на жизнь красивые женщины в вашей стране, которые приезжают из славянских стран.
Представьте себе, как страшно узнать больной матери, чем занимается ее дочь в чужой далекой стране.
Сердце старой женщины может не выдержать, ее может разбить инфаркт.
— Честно говоря, все, что угодно, но то, что Лиза — преступница, не укладывается в моей голове, — сокрушенно покачал головой Исмайлов.
Неожиданно в комнату вбежал молодой человек в тюбетейке и что-то взволнованно сказал Исмайлову по-азербайджански. После чего такой холодный и спокойный Аслан-бей сорвался с места и бросился вон из комнаты.
— Что бы это могло значить? — спросил у меня Бен.
— Видимо, что-то с отцом… Боюсь, что не очень хорошее.
— Может быть, мы воспользуемся ситуацией?
— Думаю, ты прав… Но надо соблюсти правила этики.
Минуты две мы сидели в ожидании. Наконец в комнату зашел Исмайлов-младший.
— Отец просил вас подойти к нему. Я сказал, что вы здесь, и он понял, что вам от него нужно.
— Как он? — спросила я.
— Плохо. Видимо, предчувствует недоброе, если согласился на разговор с вами.
Мы с Беном поднялись и прошли вслед за Исмайловым по коридору в дальнее крыло дома. Аслан-бей открыл дверь, и мы очутились в просторной комнате, где посередине стояла кровать, на которой и лежал тяжело больной Гусейн-ага. Около него сновали две пожилые женщины.
— Это сестры моего отца, — пояснил Исмайлов-младший.
— Подойдите, — дрожащим голосом, исходившим откуда-то изнутри, произнес профессор. — Что вы от меня хотите?
— Прежде всего правду относительно ваших отношений с Лизой Лисицыной. Здесь ее муж. — Я кивнула на Бена.
— При нем я не буду ничего говорить…
Бен пожал плечами и направился к выходу из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, а я присела рядом с умирающим на кровать, почтенный аксакал начал:
— Все началось с того самого момента, когда я впервые увидел Лизу у вас в Тарасове. Это было обычное пасмурное российское утро. Среди прочих женщин, которые мне казались вызывающими, недостаточно почтительными, я обратил внимание на скромную, одетую почти как девушки из наших маленьких городков Лизу Лисицыну. Да, еще одна деталь… На ней был золотой медальон в виде полумесяца и звезды — символа мусульманской веры. С этого, собственно, и начался наш разговор. Я спросил ее тогда: