Спелый дождь
Шрифт:
том лектор пригласил посмотреть фильм о Рубцове, и я послушно пошла в
кинозал. А когда вспыхнул свет, оказалось, что Кожинов давно ушел.
Не буду утомлять длинным рассказом, как я пыталась добиться встре-
чи вторично. Наконец он сдался - предложил пообщаться в фойе Союза
писателей. С первых слов стало понятно: Кожинову надо от меня отде-
латься. Он держал под мышкой стопку исторических книг и вежливо
разъяснил:
– Я вообще отошёл от поэзии, видите -
Я ещё что-то говорила о пермской безысходке, об отношении к его ре-
комендации... Он несколько вальяжно развел руками:
– Ну, если со мной в Перми не считаются, может быть, посчитаются в
Вологде. Пусть едет в Вологду. (Так запросто!)
Потом подал мне пальто. Пока я застегнула пуговицы, оглянулась: в
фойе уже никого нет. Все мои «героические» усилия кончились ничем.
На следующий день в нашей журналистской школе на целый день было
мероприятие на ВДНХ. Мы сидели врассыпную в большом актовом зале.
Одиночное место было выбрать нетрудно: просторные ряды, рассчитан-
ные на массовую аудиторию, полукружьем, как в цирке, уходили вверх.
Ничего не помню, что на этом занятии происходило... сочиняла и пере-
писывала письмо Кожинову. Много чего написала: об украинских дедах, о
войне, о тюрьме... Послала без обратного адреса - чтобы не было соблазна
проверить, дошло ли.
А когда вернулась в Пермь, муж показал конверт с московским адресом,
а в нем вырванный из блокнота миниатюрный листочек, всего несколько
фраз: «Дорогой Миша! Мне тоже 50 лет...» Подпись - В. Кожинов. Никаких
конкретных рекомендаций, но указывался домашний телефон.
В течение месяца, заглядывая в маленькую комнату нашей хрущёвки
(днём она превращалась в рабочий кабинет), я видела: Михаил подолгу сидит
на подоконнике и смотрит на дальний лес. На тот самый тополёк, который:
«Протяни мне ладонь, тополёк...» Мысленно прощался. А потом сказал:
17
– Я поеду в Вологду.
Решиться на это нам было очень непросто. У меня была хорошая рабо-
та, имя в пермской журналистике. Младший сын, десяти лет, подавал на-
дежды в игре на виолончели, и его хотели подготовить для выступления с
симфоническим оркестром. Его преподаватель и слышать не хотел, чтобы
Петя куда-то уезжал!
Миша позвонил по московскому телефону. И услышал:
– Деньги на билет до Вологды есть?
– Найдутся.
В трубке послышались гудки.
...Не раз потом мы будем вспоминать любимое кожиновское выражение:
«Надо сделать усилие». Видимо, это был принцип его собственной жизни.
Но и от других требовалось то же. На семейном совете решили, что Миша
сначала поедет один - найдёт работу. Потом поменяем квартиру.
В Вологде у нас никого не было. Правда, знакомый физик Володя ездил
от своего научного института на вологодскую мебельную фабрику «Про-
гресс» налаживать аппаратуру, с кем-то там познакомился. Но не до та-
кой же степени, чтобы просить постоя для приятеля! Да ещё такого... в
поведении непредсказуемого. Мы видели, что Володя боится. Но, человек
мягкий, не смог отказать! Миша не подвёл.
Устроился слесарем на «Прогресс» и при первой возможности перешёл
жить в рабочее общежитие. А через некоторое время его нашёл человек
«от Кожинова» - сотрудник Общества охраны памятников истории и куль-
туры, молодой поэт Михаил Иванович Карачёв. Разговорились, понрави-
лись друг другу. Ему Миша посвятит стихотворение «Ослепший лебедь», в
котором есть такие строчки:
Лики храмов бревенчатых,
Слушайте голос заутрени.
Возвратилась душа моя к вам,
На последний поклон.
Позднее стихотворение вошло в поэму «Агония триумфа» (см. стр. 245
настоящего издания).
(Когда через год мы всей семьёй переедем в Вологду, наша квартира
будет украшена богатым набором фотографий из фонда Общества охраны
памятников от Миши Карачёва - «Лики храмов бревенчатых»).
...В областной партийной газете «Красный Север» Михаилу сделали
подборку стихов. Новым сантехником заинтересовался сам директор фа-
брики, Герой Социалистического Труда Степанов. Вызвал к себе, спросил
о зарплате. Это был, конечно, мизер.
– Небось, если тебе в другом месте дадут на червонец больше, сразу по-
бежишь?
– заметил директор.
– Если мне платят на червонец больше, значит, больше уважают мой труд.
Степанов некоторое время шагал по кабинету. Потом сказал:
– Мы шли туда, куда нас пошлют.
– А мы шли туда сами, - парировал сантехник.
Ответ понравился.
– Иди к коменданту общежития, скажи, что я велел найти тебе комнату.
(«Это был властительный самодур, - вспоминал о Степанове муж.
– Но,
как истинный воспитанник сталинской эпохи, не боялся брать на себя
ответственность и слов на ветер не бросал. Умный ничего не сделает там,
где поможет вот такой...»).
Комендантом оказался милейший старичок Иван Федосеевич. Они
18
прошли по первому этажу, Миша облюбовал комнату бывшей парикма-
херской. Выпили с Иваном Федосеевичем по рюмцу... Теперь Миша жил
среди зеркал, один, сам себе хозяин. Это принесло ощущение защищён-