Спелый дождь
Шрифт:
него в 60 лет. Но средств к существованию
эта профессия не давала никогда. Гонорары за сборники стихов по-
лучал трижды: первый мы проели, на второй купили сыну виолон-
чель, в третий раз деньги пропали «благодаря» гайдаровской реформе.
...Стихи не печатали, полагаю, по нескольким причинам.
Одна из них - непроходная тематика. В то время у всех на слуху был
Владимир Высоцкий, люди ходили с гитарами. Миша тоже пел под се-
миструнную гитару (природная украинская музыкальность), но своё:
Не кипит, не бьётся в берега
Чёрная река судьбы зловещая.
От кого мне было так завещано -
За одну две жизни прошагать?
Белый пар скользит по валунам,
Как дыханье трудное, неровное.
Памяти моей лицо бескровное -
На лету замёрзшая волна.
И с тех пор за криками пурги
Слышу, если вслушиваюсь пристально,
Лай собачий и глухие выстрелы,
И хрипящий шёпот: «Помоги!..»
(Последние две строки он выговаривал с напором, подчеркивая каждое
слово, а «Помоги!..» - глухо, с угасанием, потом - долгая пауза.)
Богема слушала, опрокидывала стаканы:
– Миша, это хорошо, но ведь это - тюрьма.
В Перми уже определились свои кумиры, своя поэтическая школа. Ми-
хаил писал в другой манере. Он был «не свой». К тому же его боялись: вче-
рашний «уголовник», непредсказуемый и непонятный.
Была и внутренняя, достаточно глубокая причина. Когда муж уехал
в Вологду, я стала разбирать рукописи и поняла, что цельную книгу по
требованиям того времени делать не из чего. Тюремное - нельзя. Новое...
почти все требует доработки. Я сложила рукописи в бумажные мешки и
перевезла в Вологду. В новой двухкомнатной «хрущёвке-пенале» хранить
10
их было негде, пришлось отнести в подвал. Однажды нашу сарайку раз-
грабили, мешки разворотили, листы разлетелись по подвалу...
Кое-что помню наизусть. Было длинное стихотворение... полностью его
не восстановить. Но вот эти строчки, смеясь, мы повторяли очень часто:
А котята: «Мяу!»
А котята: «Мяса!»
Кончен, кончен мясоед
Для кошачьих классов.
Нынче крысы ходят -
Шасть, шасть, шасть!
Нынче крысы в моде,
Нынче крысам всласть...
Это был период дефицита. Наш трёхлетний сын очень любил мясо, а
его не было. Я говорила, что посажу Петю на ступеньки у обкома партии,
научу кричать погромче «Мя-са!», а сама спрячусь рядышком в кустах.
Ещё была песня в народном стиле, мы мечтали, чтобы её исполнила
Людмила Зыкина. Песня мне очень нравилась, но мы потеряли текст. Я
помнила обрывки, стала просить Мишу восстановить. Не смог... Написал
другое - по-своему хорошо, но я хотела «то». Так и думали, что не найдётся
никогда... Вдруг в ворохе рукописей мелькнул старый листочек! И теперь
можно привести первоначальный текст полностью:
Пришла осенняя прохлада
Дорожкой белой под уклон
В мою единственную радость -
Так запоздавшее тепло.
Зачем-зачем легли туманы?
Зачем несбывшиеся сны?
Калина - горькая, как память,
Дожди, как слёзы, солоны.
Зачем осиновые листья
Качнул багровый ураган?
Зачем ты, иней серебристый,
Упал на дальние луга?
Перекликаясь с облаками,
Шумят снегов перепела!
Калина - горькая, как память,
Метелью белой зацвела.
...А тогда, четверть века назад, Миша пришел выпивший, с этой только
что сочинённой песней, пел её и упрашивал меня подобрать мелодию на
пианино, а я не умела... тыкал по клавишам одним пальцем и плакал. Стал
просить подыграть старшего сына, который учился во втором классе музы-
кальной школы, но тот тоже был беспомощен. Я потом серьезно поговорила с
Глебом, чтобы старался получше учиться, потому что у папы хорошие стихи
и песни, он сам записывать ноты не умеет, а кроме нас, ему помогать некому.
Некоторые стихи были политически небезобидными, и когда на смену
Брежневу пришел Андропов, Миша очень перепугался и хотел бежать в
лес (мы жили у парковой зоны), немедленно жечь рукописи. Дело было к
ночи. Я удерживала его, убеждая: огонь будет виден издалека, задержат -
11
причём не за политику, а за разжигание костра в неположенном месте. А
заодно и предметом сжигания поинтересуются...
Хотел покончить жизнь самоубийством - наглотался таблеток. Я вы-
звала «Скорую». Врач спросил о мотиве. «Стихи не печатают».
– «Хорошие
стихи?» - «Хорошие». Врач больше ничего не сказал.
Когда в очередной раз Михаил получил мощный «отпих» в Пермском от-
делении Союза писателей, принес домой стихотворение «Журавушки» и пла-
кал. Мне тогда казалось, что это последнее, что он написал в жизни:
Раньше было - сожгут на костре,
А теперь от пожарищ устали.
И ведётся отлов и отстрел
По поющим, отставшим от стаи.
Успокойся, душа, не боли!
В этой жизни случаются миги.
В Красной книге уже журавли.
В Красной книге...