Спешивший жить
Шрифт:
Рослая, с густыми темными волосами, которые она безжалостно обрезала, сделав удобный перманент, с большими каре-зелеными глазами, она выглядела старше своих лет. Больше всех на свете, кроме Натальи Петровны, любила она тогда брата Никиту. Когда он родился, ей исполнилось четырнадцать, и оттого было в ее любви что-то материнское. Однажды домработница несла супницу с горячим, только с плиты, борщом, а маленький Никита, заигравшись, на нее налетел и неминуемо бы ошпарился, но мама в долю секунды к нему бросилась и каким-то чудом прикрыла собой. Суп вылился ей на спину и страшно, до волдырей, обжег. Причитала домработница, суетились вокруг родные, а мама радовалась: "Хорошо, что не Никиток".
Выходя
В документальном фильме "Рассказ об отце. Юлиан Семёнов глазами дочери" Ольга Семёнова пытается ответить на очень важный вопрос:
"Почему у папы, в какой-то момент, не заладилось мамой? Скорости разные... Мироощущения разные... Папа всегда говорил, что ему безразлично, что о нём говорят и как на него смотрят. Вгляд со стороны для него отсутствовал. А мамочка боялась взгляда со стороны... Для неё мнение других было важно. Может быть из-за этого...".
Если, действительно, это так, то Екатерина Сергеевна, заслуживает ещё большего уважения.
***
Дополнение к портрету Екатерины Сергеевны можно сделать с помощью самого Юлиана Семёнова, несмотря на то, что он, любя оглашать чужие тайны, не очень любил открывать собственные.
В 1973 году, через 18 лет совместной (?) жизни со своей законной женой он напишет для себя небольшое произведение, не предназначенное для публикации. Оно называлось "Прощание с любимой женщиной" и состояло из двух частей - первая была написана в санатории Карловых Вар, а вторая - в Париже. Начиналось произведение со слов: "Посвящается Е.М.".
В первой части прощания со своей любимой Е.М., 42-летний писатель вспоминает, как в середине 50-х годов он, продав пианино за 500 рублей, купил красный мотоцикл "Ковровец" и на максимальной скорости помчался к любимой:
"...Я выжимал максимальную скорость, трескучую, ветряную, казавшуюся мне тогда стремительной - 50 километров, и я пел песни от счастья, и, наверное, именно из-за этого меня остановил орудовец и потребовал права, а у меня еще не было прав, и он попросил меня отогнать мотоцикл "в сторонку", и я понял страшный смысл, заложенный в этих его словах, и начал рассказывать ему своими двадцатипятилетними словами про то, как ты меня ждешь. "Лучше опоздать, чем вовсе не доехать", - сказал тот орудовец и достал из своей полевой сумки бланк протокола, и тогда я прочитал ему стихи Щипачева про то, что надо дорожить любовью, с годами дорожить вдвойне, и эти стихи были написаны для пятидесятилетнего орудовца, и он вздохнул, а я замолчал, понимая, что всякое неосторожное слово может разрушить то настроение, которое родилось в нем из-за щипачевских строчек. Он встряхнул ручку, и я подумал: не пустить ли мне слезу - трезвые слезы очень действуют на работников ОРУДа, но я не умел и не умею плакать и очень завидую тем, кто может облегчить свою боль слезами. (Вообще-то я не могу понять, отчего боль трансформируется в соленую бесцветную воду? Кровавые слезы - это метафора, а я не очень-то верю метафорам.)
– Ну-ка, сядь на мотоцикл, - сказал орудовец и еще раз встряхнул свою ученическую ручку, - покатайся тут, пока никого нет.
И я начал показывать ему класс езды, падая в развороты и демонстрируя резкое торможение.
– Не доедешь ведь, - вздохнул орудовец, - убьешься.
И, улыбнувшись, он будто вспомнил что-то очень важное, свое, давнее.
– Потихоньку только, - сказал он отпуская меня, - не гони...
И далее Юлиан Семёнов описывает, как подъехал к дому, где жила его любимая Е.М.:
"...Я помню, как въехал тогда во двор. Я помню тебя - какой ты была восемнадцать лет назад: я помню твои раскосые глаза и длинные гибкие пальцы, которые умели раскрываться, как лепестки, и я помню, как ты закрывала лицо свое и была видна только кнопка носа и большие, телячьи, добрые глаза, и шепот твой, доверчивый и единственный, - нет такого другого и не будет больше никогда. Память оказывается самым большим злом, когда расстаются те, кто любил. Каждый из нас, что бы ни ждало нас в будущем, обречен на пустоту и постоянную мучительную перепроверку прошлым любого нового человека, с кем может свести жизнь. Мы будем проецировать на этого нового человека то, что у нас было. Каждый из нас, по прошествии какого-то времени, станет думать о том, что ты или я поступили бы на месте этого другого человека иначе, и это окажется постоянным и горьким чувством невозместимости.
Помнишь, я тогда предложил тебе сесть на багажник "Ковровца" и обхватить меня руками? Я очень хотел увезти тебя в лес и покатать по мягким белым песчаным дорожкам и посидеть на берегу реки, наблюдая, как поднимается тяжелый слоистый туман, а потом разжечь костер и ощутить счастье от того, что мы молоды и что все у нас впереди... Помнишь, ты тогда засмеялась и сказала, что никогда не сядешь на багажник, потому что он слишком мал для тебя и ты не хочешь быть смешной, и я ужасно, до нестерпимой боли, обиделся, потому что весь день мечтал о том, как повезу тебя по дорожкам и моя скорость сделается нашей общей скоростью...".
Через 18 лет Юлиан Семёнов откровенно признаётся всё ещё любимой Е.М. в том, что он "ужасно, до нестерпимой боли обиделся" на неё за то, что не села на багажник мотоцикла, неприспособленный для езды. И далее, 42-летний мужчина, уже вкусивший плоды писательской славы и отец двух дочек от любимой Е.М., начинает возмущаться придумавшими народную мудрость: мол, "Принимай человека ты таким, каков он есть". И признаётся, что лично он желает воспринимать Е.М. только такой, какой она ему мечталась. И никакой другой!
Автор "Прощания с любимой женщиной" пишет:
"...Наверное, не надо мне было уговаривать тебя тогда. Но если бы я думал о наших с тобой отношениях как политик, исповедующий постепенность, тогда значит, нет любви, ибо, когда начинается политика, тогда вступают в силу законы, не связанные с нежностью. Сейчас я думаю, что каждому, кто приходит регистрировать любовь, надо выдать анкету из пяти пунктов и попросить ответить на нее через полгода, и никак не раньше. В этой анкете должно быть пять параграфов; ответы предполагаются однозначные, никаких компромиссов.