Спи, бледная сестра
Шрифт:
— Мне бы хотелось закончить вышивку до конца года, если получится, — сказала она. Думаю, из нее выйдет прелестный экран для камина, или, может, нашить ее на покрывало? Как ты думаешь?
— Как тебе угодно, — холодно отозвался я. — Я в таких делах не советчик.
Я был удивлен и весьма обеспокоен. Еще утром она не могла справиться с истерикой, выла и плакала, как избалованный ребенок, а теперь держалась прохладно и сдержанно. Ее вежливость граничила с презрением. Какую тайну скрывала она от меня?
Я внимательно наблюдал за ней во время ужина. Как обычно, ела она мало, но соизволила намазать бутерброд маслом, когда я заметил, что у нее нет аппетита. Она была
Я сказал себе, что это просто нервы: я почти не спал ночью, весь день работал в студии и устал. Вот и все. Нет, не все. Пока меня не было дома, с Эффи что-то случилось, что-то тайное, возможно, даже опасное. Это невозможно объяснить, но я чувствовал, что Эффи уже не одинока и уже не моя. До поздней ночи я курил, пил и ломал голову, что же все-таки разбудило мою маленькую бледную сестру.
Перемены
Пять дней.
Я ждала пять дней. Я едва могла есть, я боялась спать, чтобы не закричать о своих мыслях вслух среди ночи, и опиумное забытье было единственным отдыхом, который я осмеливалась позволить спутанному рассудку. Я видела, Генри о чем-то подозревает: иногда я ловила на себе его взгляд, а иногда наши глаза встречались, и он как будто что-то просчитывал. Всего месяц назад я бы не смогла выдержать тяжесть его вопрошающего взора — но теперь во мне была новая сила, ощущение перемен, новый мрак в сердце, наполнявший меня ужасом и ликованием. Казалось, он защищает меня — несформировавшаяся бабочка слепо ворочается в темноте твердой куколки, оса шевелится в шелковом коконе и видит беспокойные сны о мести и полете.
А я? Буду ли я летать? Или жалить?
Во сне я взмывала в высокое бесконечное небо и парила, а волосы тянулись за мной, как хвост кометы. И еще во сне я видела Генри Честера в детской, полной шариков, и тревожные полувоспоминания, нахлынувшие на меня в доме Фанни, возвращались с удивительной ясностью. Голоса говорили со мной из темноты, я видела лица, слышала имена и радовалась им как старым друзьям. Там была Иоланда с коротко остриженными волосами и мальчишеской фигурой, она постоянно курила свои черные сигары; там была Лили — рукава мужской сорочки закатаны, открывают полные красные руки; там были Иззи, и Виолетта, и Габриэль Чау… а отчетливее всех я помнила Марту — она плыла в тусклом свете с шариками в руках, подплывала все ближе, а Фанни гладила мои волосы и пела… Я взаправду была там в ту ночь, когда Генри пришел ко мне с отвратительной виноватой похотью в глазах… Я знала, что была там, и страстно радовалась неспешным переменам во мне…
Иногда я боялась потерять рассудок. Но я была тверда: когда опий не справлялся с подступающей истерикой, когда меня мучила тоска по Мозу и Фанни, когда мне до дрожи в пальцах хотелось превратить почти законченную «Спящую красавицу» в кровавые лохмотья, я незаметно ускользала в свою комнату, где на дне ящика комода спрятала письмо от Моза и записку от Фанни. Снова и снова перечитывая их, я убеждалась, что я в безопасности, что я не сошла с ума, что скоро я избавлюсь от влияния Генри и мне больше не страшны будут его угрозы… и я буду с друзьями, которые любят меня.
В четверг я пожаловалась на головную боль, рано отправилась в постель, а в половине одиннадцатого прокралась из дома.
— Здравствуй, моя милая, — сказала она, беря меня под руку и ведя в гостиную. — Ну, как ты?
Я вцепилась в атласный рукав ее зеленого платья, чтобы успокоиться.
— О, Фанни, — прошептала я. — Обнимите меня. Мне так страшно. Я даже не знаю, что тут делаю.
— Шшшш… — Она притянула меня к себе и неловко обняла одной рукой. На меня пахнуло табаком, янтарем и туалетным мылом — странно успокаивающее сочетание, которое почему-то напомнило мне о Мозе. — Доверься мне, дорогая, — тихо сказала она. — Делай, как я скажу, и будешь в безопасности. Больше никому не верь. Может, ты пока не понимаешь, что мы делаем, но, поверь мне, все под контролем. Генри Честер довольно натворил — я не позволю ему снова обидеть тебя. Я дам тебе шанс отомстить.
Я едва слушала. Мне достаточно было чувствовать ее сильную руку на плече, ее ладонь, гладившую меня по волосам. Я закрыла глаза и впервые за много дней поняла, что могла бы заснуть, не боясь снов.
— А где Моз? — сонно спросила я. — Он сказал, что придет. Где он?
— Позже, — пообещала Фанни. — Он будет здесь, обещаю. Вот. Присядь на минутку.
Я открыла глаза, и она мягко, но решительно подтолкнула меня к софе у огня. Я с удовольствием откинулась на подушки.
— Спасибо, Фанни, — сказала я. — Я так… так устала.
— Выпей это. — И она протянула мне бокал, наполненный теплой сладкой жидкостью, что благоухала ванилью и ежевикой, и я выпила, чувствуя, как напряжение покидает мои дрожащие члены.
— Умница. А теперь отдыхай.
Я улыбнулась, лениво оглядывая гостиную. Крохотная комната в красных тонах, обставленная с той же восточной роскошью, что и весь дом Фанни. На полу — изысканный персидский ковер, на стенах — веера и маски, за китайской ширмой виднеется камин. Мебель из кедра и палисандра обита парчой и алым бархатом. На коврике у ширмы сидели Мегера и Алекто; на столе красные розы в вазе цветного стекла. Взглянув на свои руки, я вдруг увидела, что и сама удивительно изменилась: кожа огненно засияла, волосы в свете лампы подобны багряному рассвету. Так тепло и комфортно. Почти неосознанно я отхлебнула еще пунша, чувствуя прилив обжигающей энергии. Внезапно голова прояснилась.
— Мне гораздо лучше, Фанни, — произнесла я окрепшим голосом. — Пожалуйста, расскажите, что мы будем делать.
Она кивнула и уселась на софу подле меня, зашуршав юбками. Обе кошки немедленно подошли к ней и, уткнувшись пушистыми мордочками в ее руки, замурлыкали. Она защебетала, называя их по именам.
— Как поживает Тисси? — вдруг спросила она. — Хорошо с тобой обращается?
— Да, — улыбнулась я. — Спит на моей постели ночью и сидит со мной, когда я одна. Генри ее ненавидит, но мне все равно.