Спи, милый принц
Шрифт:
— Где-то в глубине сознания всех членов этой семьи кроется страх, тревога, нечто, заставляющее их трепетать во сне. На поверхности, разумеется, все тихо-мирно — дворцы, помпезность, пышные церемонии. А вот в глубине…
Представьте себе все это, — продолжал он с выражением, свидетельствующим — в его случае — о живости необычайной, — как картину Клода [16] . Грандиозный мифологический ландшафт, изящные классические здания, сборище греков и римлян, от которых ничего хорошего ждать не приходится, — людей вроде Дидоны и Клеопатры. Ну, вы понимаете, о чем я.
16
Клод Лоррен (1600–1682) — французский пейзажист, которого в Англии принято называть просто по имени.
Пауэрскорт начертил на запотевшем окне вагона большую рамку.
— Все обычные приемы Клода тут как тут — фантастические строения, резкий солнечный свет, странное, едва приметное ощущение какого-то другого мира. Я думаю, Роузбери, у вас имеется в одном из ваших домов парочка Клодов?
— У меня их три, — признался Роузбери, — а может, и четыре. Не помню. Но что же изображено здесь? — Он указал на полотно старого мастера, тускло рисовавшееся на вагонном окне.
— Здесь, — ответил Пауэрскорт, выводя внизу рамы кривоватый кружок, — стоит фантастический дворец — величавая колоннада, зубчатые крепостные стены, стяги, колышущиеся под ярким солнцем. А вот тут мы видим сидящую на старательно прописанном, украшенном драгоценными камнями троне маленькую королеву, и на голове ее красуется не чепец, как обычно, а самая что ни на есть корона. Вокруг же толпится всегдашняя публика — придворные, секретари, конюшие, слуги — во всех мундирах и при всех регалиях, какие только найдутся в королевстве. Думаю, Клод написал бы их с немалым удовольствием.
А вот тут, за ними, в парке, — палец Пауэрскорта вывел на окне вагона еще несколько незавершенных кружков, — стоит вереница статуй. Одни скрыты углом террасы, и нужно повернуть за него, чтобы увидеть их, другие выстроились полукругами и стоят по стойке смирно в ожидании последней переклички. На самом заднем плане можно увидеть давних пращуров королевской семьи — Генриха VII, Ричарда II, маленьких принцев в Тауэре, напоминающих обитателям большого дома внизу картины, что предки их, ради того, чтобы усесться на трон, проливали реки крови. И сбрасывали с него тогдашних монархов.
За этим полукругом мы видим Карла I в день казни. Королям Англии случалось лишаться головы на балконе, что висит над Уайтхоллом. А несколько ближе к дому вдруг обнаруживается Робеспьер, человек, внедривший мысль о терроре не только в души французов, но и в голову каждой коронованной особы Европы. В левой руке его модель гильотины, у ног — повозка, доверху набитая напудренными головами аристократов. Нравится вам эта тележка, Роузбери?
— А женщины, которая вяжет, сидя у гильотины, там нет? — с улыбкой спросил Роузбери. — Неужели не нашлось на этой картине места для мадам Дефарг с ее вязальными спицами смерти?
— Не нашлось, — ответил, поворачиваясь к окну, Пауэрскорт. — Картина почти дописана. На одном краю полукруга, ближнем к дому, мы поместим родственника и коллегу Королевы, Его наитишайшее величество Александра II, русского царя, двенадцать лет назад убитого бомбой террориста и лежавшего в гробу с лицом, настолько обезображенным, что родные его, подходившие к покойному для прощального поцелуя, падали в обморок.
А на другом — лорда Фредерика Кавендиша, наместника Ее Величества, вице-короля Ирландии, всего только десять лет назад, в 1882-м, заколотого фениями [17] в Феникс-парке Дублина.
17
Фении — члены тайного общества ирландцев, основанного в 1837 году. Фении боролись за независимость Ирландии.
И наконец, вот здесь, — Пауэрскорт изобразил еще один кружок, — мы поставим бородатого агитатора в фуражке — с брошюрой в руке, с вызывающе поднятым кулаком, разглагольствующего о бедах, кои еще впереди. А в самом дальнем, левом углу картины, — рука Пауэрскорта почти дотянулась до шнура стоп-крана, — висит темное облачко, грозящее мирному покою пейзажа Клода, быть может, даже и грозовое, чреватое молниями.
6
Герцога Кларенсского и Авондэйлского нашли незадолго до семи часов утра. Грудь его ночной рубашки была пропитана кровью. Красной кровью.
Крови вообще было столько, что Шепстоун, ветеран многих сражений, говорил после, что пахло в спальне так, точно воздух мясной лавки смешался в ней с воздухом скотобойни.
Спальня Эдди находилась во втором этаже Сандринхем-Хауса, окна ее выходили на гравиевый простор перед парадным входом. Пол здесь не был совершенно ровным, но чуть приметно понижался по мере приближения к окнам. Под переплетом окна натекло маленькое озерцо, поверхность которого жутковато поблескивала в свете свечей.
Отливая алостью крови.
От узкой кровати к озеру тянулись притоки, пятная ковер, а там, где пол оставался голым, просачиваясь между половицами.
Реки крови.
На туалетном столике лежали Библия и дневник Эдди, открытый на дне его смерти. На двери спальни висел полный парадный мундир принца, алый, надевавшийся в последний раз несколько дней назад, на день рождения Эдди. Оба запястья принца были яростно рассечены. Из обоих стекали, впитываясь в матрас, малые, но не иссякающие потоки.
Темно-красная кровь.
Главные артерии ног тоже были взрезаны и тоже питали реку, текущую к озеру у окна. Голова же принца почти отделилась от тела. Убийца рассек шею от уха до уха, оставив голову опасно свисать с подушки. Вот так и испустил дух двадцативосьмилетний Альберт Виктор Христиан Эдуард, герцог Кларенсский и Авондэйлский, второй человек в линии наследования трона Виктории.
Герцог обратился в труп.
Голубая кровь.
Кровь королевская.
Принц Уэльский страдал. На нем и только на нем лежала ответственность за действия, которые придется предпринять в связи с убийством сына. А что может произойти, если об этой смерти и обстоятельствах ее прознает широкая публика?