Спин
Шрифт:
Марсианская техника лишь недавно достигла уровня развития, позволяющего человеку совершить полет в космос. Еще в недалеком прошлом правящим советам это предприятие казалось нецелесообразной авантюрой, способной привлечь внимание гипотетиков, требующей больших затрат ресурсов, мобилизации существенных промышленных мощностей, чреватой нарушением равновесия чуткой к воздействиям биосферы. Марсиане по натуре консервативны, им свойственна склонность к накопительству. Их бытовые и биологические технологии достигли высокого уровня развития, но тяжелая индустриальная база отставала и едва справлялась с беспилотным обследованием крохотных, в хозяйственном отношении никчемных лун планеты.
Конечно, они веками наблюдали окутанную оболочкой «Спина» Землю,
Однако однажды бдительные астрономы обнаружили, что в сотнях миль над полюсами Марса возникли и начали постепенно увеличиваться в объеме геометрические структуры, аналогичные тем, которые висели над Землей. По прошествии длительного периода спокойного развития Марс привлек, наконец, внимание анонимных и всемогущих существ, хозяев Солнечной системы. Вывод — неизбежность появления собственной барьерной оболочки вокруг Марса. Во властных структурах пошли толки о целесообразности консультаций с «опытной» в отношении оболочки Землей. Прикинули возможности, мобилизовали ресурсы, спроектировали космический корабль и приступили к его строительству. И мобилизовали в качестве пилота и посланца Ван Нго Вена, исследователя, лучше остальных знакомого с древними земными традициями, ее языками и историей. Вовсе выпавшей на его долю чести не обрадовавшемуся.
Готовя свои тело и разум к полету, к тяготам долгого путешествия в космосе и к мощному земному тяготению и атмосферному давлению, Ван Нго Вен душою примирился с реальной вероятностью собственной смерти. Он потерял большую часть членов своей семьи при катастрофическом разливе реки Кирилодж три лета назад — одна из причин, по которой он вызвался лететь, и одна из причин, по которой выбрали именно его кандидатуру. На его плечи смерть легла бы менее тяжким бременем, чем на плечи других его сверстников. К смерти он, однако, вовсе не стремился и поэтому усердно готовился, тренировался, изучал новые для себя дисциплины, устройство своего корабля. А если гипотетики «обернут» еще и Марс — он вовсе не надеялся на это, но принимал эту возможность в расчет, — то у него возникал шанс возвращения не на чужую планету, ушедшую от его времени на миллионы лет, а в свой знакомый дом, хранящий память о его достижениях и утратах.
Хотя, по большому счету, на его возвращение никто не надеялся. Космическое судно Вана не было способно на обратный перелет, а для землян заботиться о возвращении Вана — непозволительная роскошь.
И Ван Нго Вен окинул прощальным взором овеваемые ветрами равнины Базальтовой Суши, после чего исчез в недрах своей металлокерамической многоступенчатой ракеты, унесшей его в космос.
Во время полета он по большей части пребывал в состоянии искусственной метаболической летаргии, но все же ему приходилось несладко. Спин-оболочка окутала Марс вскоре после взлета, и с того момента Ван оказался в изоляции, лишенным контакта с обоими человеческими мирами. Намного ли отличается смерть от этого сонного молчания, от изоляции в недрах машины, падающий сквозь чуждый человеку вакуум? Такие мысли иногда одолевали время от времени выводимого автоматикой из состояния сна Вана. Потом сознание его снова отключалось.
Его корабль, в каких-то отношениях примитивный, в других утонченный и весьма разумный, оснащенный необходимой навигационной аппаратурой, истратив большую часть запасов горючего, вписался в высокую околоземную орбиту. Под ним черной дырой зияла незнакомая планета, вокруг которой крутилась непривычно громадная Луна. Аппаратура судна взяла все доступные пробы, зафиксировала инфракрасное смещение. Чтобы не изжарить своего посланца в плотной турбулентной атмосфере гигантской планеты и не стереть его в мокрое пятно при приземлении, марсиане оснастили спускаемый аппарат необходимыми несущими лопастями, фиксированными и подвижными крыльями, тормозными парашютами. Для увеличения вероятности выживания Ван погрузился в ванну с — вязкой жидкостью типа геля и приготовился к любому исходу.
Он вылез из своего лишь слегка обугленного корабля, удачно опустившегося среди обширных каноловых полей южной Манитобы, и увидел множество бледно- и гладкокожих людей, некоторых в комбинезонах биологической защиты, не слишком отличающихся от марсианских. Сердце Вана усиленно колотилось, тело казалось свинцовым в ужасающей земной гравитации, легкие с трудом втягивали густой воздух. Бледнолицые быстро погрузили его в вонючую четырехколесную самодвижущуюся повозку и увезли лечить.
Следующий месяц он провел в пластмассовом пузыре барокамеры в Центре ветеринарных заболеваний министерства сельского хозяйства США на Плам-Айленд, у берега Лонг-Айленда. За это время он практически овладел знакомым ему лишь по древним документам языком, пытаясь объясняться с мрачными или испуганными бледнолицыми. Это время оставило у него в памяти неприятный осадок. Земляне оказались какими-то хрупкими, несуразными созданиями, по древним изображениям он представлял их куда более ладными. Многие были бледны, как призраки, напоминали ему сказки янтарного месяца, которыми дети на Марсе пугали друг друга. Так и казалось, что одно из этих белых пугал вдруг выпрыгнет из-под кровати и, на манер Хульда из Фрайи, потребует у него на память руку или ногу. Сны этого периода часто заставляли его просыпаться в испуге.
Объясниться ему с бледнолицыми все же удалось, и очень скоро к нему зачастили другие белые, мужчины и женщины, занимавшие в иерархии землян куда более высокое положение и куда более приветливые. Ван Нго Вен старался как можно лучше усвоить запутанные протокольные манеры древней культуры и терпеливо ждал момента, когда он сможет, наконец, передать предложение, с которым он прилетел, одолев сложный и опасный путь между двумя человеческими мирами.
Джейсон, — взмолился я, когда он дошел примерно до этого момента в своем повествовании, — погоди. Пожалуйста.
— У тебя вопрос, Тайлер?
— Нет. Просто… слишком много информации, не переварить.
— Но все понятно? Я ведь собираюсь повторить эту историю еще не раз и хочу, чтобы она звучала складно.
— Звучит складно, хорошо звучит, логично, последовательно. А кому ты ее собираешься рассказывать?
— Всем и каждому. Журналистам.
— Я не хочу больше оставаться секретом, — сказал Ван Нго Вен. — Я ведь прибыл не прятаться. У меня есть что сказать. — Он открыл бутылку воды. — Мне кажется, вам следует глотнуть воды, Тайлер Дюпре.
Я взял у него бутылку и в два глотка выпил половину.
— Итак, мы теперь побратимы по воде? — спросил я его.
Марсианин меня не понял, но Джейсон звучно рассмеялся.
Четыре снимка дельты реки Кирилодж
Иной раз невозможно растолковать тупой нелепый поворот в развитии событий. Где-то расширяется Солнце, вспыхивают и гаснут звезды, на мертвой планете зарождается и развивается цивилизация, превосходящая в своем развитии нашу. Ближе к дому правительства летят на помойку, за ними туда же следуют те, кто их сбросил. Мутируют, сливаются — а чаще разделяются — религии, идеологии, философии. Трещит и крошится старый мир, на развалинах растет новое, назвать которое новым не поворачивается язык. Срываем любовь, не дав ей созреть, и приправляем ее специями, чтобы сделать вкуснее. Молли Сиграм меня, можно сказать, любила. Потому что я под руку подвернулся. Ну и что? Лето подходило к концу, а виды на урожай не вырисовывались.