Список обреченных
Шрифт:
— Я знаю, что до революции террористов судили военные суды, — сказал Женя.
— Угу! Знаешь, почему Засулич оправдали?
— Террористку?
— Вигилантку. Она покушалась на генерала Трепова не за то, что тот был Питерским градоначальником, а за то, что приказал высечь студента-народника, что было незаконно. А потому ее судил гражданский, а не военный суд. И оправдал, поскольку были присяжные. Но у Дамира присяжных не будет. Не рассматривают теперь такие дела суды присяжных.
— Знаю, — вздохнул Женя.
Со
Он бы единственным, с кого не сняли наручники.
Левиев, конечно, заявил ходатайство, и судьи даже ходили в совещательную комнату посовещаться на троих, но через пять минут вынесли вердикт: Дамир — террорист, особо опасен, может причинить вред своим сообщникам, которые с ним в одной стеклянной коробке, и потому наручники не снимать.
Ну, хоть застегнули впереди, а не сзади, хоть присесть можно. Дамир уже привык радоваться каждой мелочи.
Ян Грановский представился. И Дамир даже смог изобразить рукопожатие, несмотря на наручники.
— Спасибо, что отказался от показаний, — тихо сказал он Яну.
Ян оказался высоким нескладным парнем лет тридцати. Но все-таки обаятельным. Пиарщик — он и есть пиарщик.
Двое других товарищей по несчастью отвели глаза.
— Рук я вам не пожму, но хоть имена назовите, — сказал Дамир.
— Валера, — проговорил очевидно Валерий Рекин, глядя в пол. — Мне обещали двадцать лет, понимаешь?
— Чего же тут непонятного! — хмыкнул Дамир. — А теперь, сколько, десять?
Валера пристроился на дальнем краешке скамьи подсудимых и отвернулся.
Он производит впечатление парня с рабочей окраины: невысокого роста, коренастый, коротко стриженый и без особого интеллекта в глазах.
— А вы, значит, Геннадий Дудко? — спросил Дамир третьего соседа.
— Да, — кивнул тот. — Гена. Можно на «ты».
Гена казался интеллектуальнее Валеры. Ну, да, работник автосервиса — элита рабочего класса. Наверняка мечтал отрыть свой бизнес.
Он был выше Рекина и ниже Грановского и довольно поджар. Черты лица мелкие, лицо круглое, на нем маленькие глазки все стараются убежать от взгляда Дамира.
— А ты, что, Гена? — спросил Дамир. — Тебе тоже обещали двадцать лет?
— Нет. Мне адвокат посоветовал сознаться. Сказал, что все равно ничего не докажем, а так поменьше дадут.
— Государственный адвокат, да?
Он кивнул.
— Ну, тогда понятно, — вздохнул Дамир. — Поздравляю, теперь ты сообщник террориста. Двадцать лет, может, и не дадут, но пятнашка обеспечена.
Дамир даже почувствовал укор совести. Ну, что он так на них! Такие же жертвы, как и он сам. Особенно этот Гена, который, видимо, вообще ни в чем не замешен. Взяли первого попавшегося парня из автосервиса, в котором чинил машину прокурор Земельченко. Экономил прокурор. Они же даже не официалы!
— Ладно, ребята, — сказал он. — Каждый
Дамир отвернулся от товарищей по несчастью и взглянул на судей. Все трое мужики. Ну, военный же суд. Неизвестно хорошо это, плохо или никак. Говорят, и дамы есть, которые гордятся количеством приговоренных к расстрелу. Председатель судебной коллегии Кабанов Георгий Иванович. Ему очень подходит эта фамилия. Крупный, брутальный, с маленькими глазками на круглом лице. Очевидно, бывший военный, но от военной выправки ничего не осталось: слишком жиром заплыл.
Двое других почти не принимают участие в процессе, словно советские народные заседатели из учебника и мемуаров дедушек и бабушек. Но все трое судей в мантиях, и никаких присяжных. Ну, какие присяжные? Терроризм!
Зато прокурор дама. Зовут Бондарь Елена Сергеевна. Женщина лет сорока, пытающаяся выглядеть моложе. Поджарая, накрашенная, на высоких каблуках и в не очень-то длинной форменной юбке. При взгляде на нее живо вспоминается известная поговорка о девушке из Луизианы. Ну, здесь не Луизиана, конечно. Урюпинск или Мухосранск, но все равно не вывести.
Процесс начинается с допроса свидетелей. Интересно, чего они свидетели.
Сначала свидетели обвинения.
Речь идет о Грановском и его кафешной агитации. Сначала по видеосвязи с черным экраном выступает некий засекреченный свидетель с якобы измененным голосом. Этот свидетель все подтверждает.
И больше никто. Выступают коллеги Яна по работе: добрый, ответственный, о политике не говорили.
Зачитывают их показания на следствии, оказывается: говорили. Теперь пожимают плечами: «Не помню», «Не знаю». Впрочем, это формальность: в первом варианте ПЗ Грановского членство в Лиге и агитация в кафе есть. Только об убийстве ни слова.
— Ян когда-нибудь интересовался химией? — спрашивает Левиев его коллегу.
— Нет.
— А фармацевтикой?
— Нет.
— Ботаникой?
— Нет.
— Ядами?
Судья снимает вопрос, ибо наводящий.
И так с каждым. Только ответы варьируются от «Нет» до «Не знаю».
Допрос хозяина автосервиса, где работал Дудко, пожалуй, поинтереснее.
Хозяин коренаст, полноват, говорит и двигается, как бывший военный. Зовут Игорь Сергеевич.
— Геннадий Дудко ремонтировал машину Земельченко? — спрашивает Левиев.
— Но помню, но можно по чекам проверить. Они есть у следствия.
— Какого числа?
Свидетель пожимает плечами.
— Не помню.
— Прокурор был постоянным клиентом?
— Ну, как? Машина хорошая «Лексус», ломается редко. Только шины менял.
— Два раза в год?
— Не помню точно.
— А в том раз, что сломалось?
— Не помню. Следователь говорил: тормоза.
— Следователь?
— Да. О тормозах шла речь. Он говорил, что тормоза вышли из строя. А я не помню.