Сплит
Шрифт:
— А наказания? — я борюсь с приступом тошноты, боясь его ответа.
Он потирает затылок.
— Моя мама.
Я позволяю тишине установиться между нами, не желая напугать его, озвучивая четыре тысячи вопросов, которые крутятся у меня в голове, чтобы он рассказал мне больше.
Что, если я спровоцирую жестокую сторону Лукаса только потому, что являюсь женщиной?
Всплеск адреналина ускоряет мой пульс, и я внезапно перестаю осознавать окружающую меня обстановку.
Инстинкт
— Иногда я приходил в себя, свернувшись калачиком на полу, все тело болело. Иногда просыпался тогда, когда она стояла надо мной и кричала. Я возвращался из тьмы к ее перекошенному от гнева лицу и словам… — он смотрит в никуда, но, кажется, видит все.
Комок застревает в горле от того, как он, должно быть, страдает. Я подсаживаюсь ближе, кладу руку ему на спину и растираю вверх-вниз длинными уверенными движениями. Его мышцы напрягаются под моим прикосновением, но через несколько десятков секунд он, кажется, расслабляется.
— Твои родители когда-нибудь водили тебя к врачу?
Он качает головой, но не вдается в подробности. Наверное, женщина, которая так жестоко наказывает своего сына, что он теряет сознание, не обратилась бы за медицинской помощью. Слишком легко попасться.
— Мой младший брат Майкл часто рассказывал мне о Гейдже. Он говорил: «Я испугался, но потом пришел Гейдж» и «Если мама рассердится, все будет хорошо, потому что Гейдж позаботится о нас». Раньше я думал, что это воображаемый друг, их версия ангела-хранителя.
От прерывистого звука его голоса у меня горят глаза и носовые пазухи.
— А позже младшая сестра смотрела на мою классную фотографию. Она все время указывала на меня и говорила: «Кто это? Лукас или Гейдж?». Потом, после своего появления, он оставлял мне записки.
— Записки, типа на бумаге?
— Да, и еще здесь. — Он переворачивает руки ладонями вверх.
Я сглатываю сквозь комок в горле.
— На этот раз он оставил что-нибудь?
Он открывает рот, затем быстро закрывает его и качает головой.
— Нет.
Я складываю руки на животе, чувствуя внезапный холодок на ветру. Его мать была жестокой, это уж точно. Понимаю, почему он избегает вопросов о ней.
Неужели она бросила его вместо того, чтобы умереть, как я сначала предполагала?
Думать, что ее жестокое обращение было настолько жестоким, что Лукас стал совершенно другим человеком, чтобы защитить себя — это трагедия за гранью понимания.
— Что случилось той ночью, Шайен? — его голос звучит так сокрушенно, как будто он уже знает ответ и извиняется
— Ты был в баре.
Его широко распахнутые глаза обращаются ко мне.
— Я был в баре? — он роняет голову на руки и стонет.
— Гейдж был. Он ударил парня, с которым я выросла. — Нет необходимости вдаваться в подробности, что-то подсказывает мне, что чем меньше информации Лукас обработает, тем лучше.
Он сгибает правую руку.
— Я не знала, что происходит, когда ты не пришел на работу сегодня утром. И поэтому сказала отцу, что ты заболел, чтобы он не приходил проведать тебя. Надеюсь, все в порядке.
— Зачем ты это сделала? — шепчет он и поворачивается ко мне. — Почему ты защищаешь меня?
— Лукас? Ты когда-нибудь слышал о «диссоциативном расстройстве личности»?
— Думаю, да.
— Это расстройство личности. Некоторые называют это расстройством множественной личности.
Его уши краснеют. Он вздергивает подбородок и сцепляет руки за головой.
— Если ты считаешь меня сумасшедшим, не беспокойся. Я уже знаю об этом.
— Тебе так и не помогли…
— Я пытался. Он никогда не позволял мне. — Он изучает верхушки деревьев. — Разве ты не понимаешь? Мне никогда нельзя доверять, потому что он всегда будет частью меня.
Я моргаю, вспоминая Гейджа, его полный ненависти взгляд, угрозы и нанесенный удар, который, казалось, почти не беспокоил его.
— Ты хочешь причинять людям боль?
— Конечно, нет.
— Возможно, у тебя больше контроля, чем ты думаешь. — Я пожимаю плечами, как будто это так просто, и надеюсь, что он чувствует себя ободренным, хотя не имею ни малейшего представления, правда ли это. Но я должна верить, что его доброта победит.
Провожу потными ладонями по бедрам, стесняясь признать, что, возможно, он не так уж сильно отличается от меня. Когда потеряла маму, часть меня умерла вместе с ней, и я стала кем-то другим, чтобы не чувствовать боли — сосредоточенной на карьере, эгоистичной, одержимой желанием оставить воспоминания позади любой ценой.
— Я не жду, что ты поймешь.
Я наклоняюсь и кладу руку ему на плечо, умоляя посмотреть на меня. Он этого не делает.
— Тогда объясни.
— Почему от меня пахло духами? — в его голосе звучит твердость, которую я никогда раньше не слышала, и мне не нужно спрашивать, чтобы понять, что он говорит о Гейдже.
— Он появился в «Пистолс Питс». Я видела, как он целовался с девушкой и…
Звук, похожий на крик умирающего животного, срывается с его губ, и он хватается за затылок. Я не могу себе представить, как ужасно было бы потерять власть над своим телом и проснуться, понятия не имея, что ты натворил.