Сплит
Шрифт:
Захлопывая шкафы, я решаю, что после ужина поеду в город, может быть, посмотрю кино. Все, что угодно, лишь бы подальше от этого дома и его гнетущих воспоминаний, которые, кажется, никогда не утихают.
Быстрый осмотр морозилки, и я останавливаюсь на замороженной пицце. Вскрываю упаковку и бросаю ледяной диск в духовку, не дожидаясь её полной разморозки. Громко тикает кухонный таймер, нарушая страшную тишину. Я барабаню пальцами по столешнице. Это занимает целую вечность, и каждая секунда тишины кажется столетием.
Раздается стук в дверь, и я подпрыгиваю.
Мои инстинкты кричат: «Убийца!», пока логика не напоминает мне, что это, вероятно, моя нянька, но, если бы красивая внешность могла убивать, мне пришел бы конец. Как бы ни было неловко, что меня проверяют, я солгу, если скажу, что немного не взволнована встречей с Лукасом, чтобы взглянуть на предмет всех моих мыслей.
— Иду. — Я прохожу по кухонному полу в носках и делаю успокаивающий вдох, прежде чем распахнуть дверь.
— Привет, Лукас.
Мое сердце подпрыгивает под ребрами, когда я вижу его, стоящего там и выглядящего таким же робким и красивым, как всегда, в джинсах, которые, кажется, обтягивают его длинное тело во всех нужных местах, и синей кофте с длинными рукавами. Верхняя половина его лица скрыта под этой чертовой бейсболкой, и я начинаю жалеть, что не могу ее спрятать, чтобы беспрепятственно смотреть в его глаза.
Он засовывает руки в карманы.
— Твой отец, он…
— Знаю. Он немного чересчур заботлив. — Я подхожу к двери и прислоняюсь плечом к косяку. — Ты не должен был этого делать. Мне хорошо здесь одной.
Он смотрит по сторонам, куда угодно, только не на меня.
— Я обещал мистеру Дженнингсу это сделать.
— Как видишь… — я указываю на себя, от выцветшей футболки «Дженнингс Подряд» до розовых пижамных штанов, — у меня все хорошо. — И тут я понимаю, что не слышала, как он подъехал. Здесь, в горах, где земля покрыта камнями, грязью и сосновыми иглами, невозможно никуда добраться, не производя шума. — Ты пришел пешком?
Он смотрит на тропинку, ведущую к дому у реки.
— Ага.
— Лукас, тебе не следует ходить так далеко в такой поздний час. По крайней мере, без винтовки.
Впервые его глаза встречаются с моими.
— Не люблю оружие. Кроме того, это не так уж далеко.
— Я знаю, как это далеко. Я шла по ней, помнишь? — как только слова слетают с моих губ, я проклинаю себя.
— Что помню? Почему ты шла по ней? — в его голосе звучит боль, и от этого звука у меня щемит в груди.
— Не бери в голову. Мне очень жаль. — Я глубоко вздыхаю и возвращаюсь в дом. — Не хочешь войти?
Он ничего не отвечает, но отступает на шаг.
Ладно, хорошо.
Я выхожу на улицу, закрываю за собой дверь и сажусь на старую железную скамейку,
Я поджимаю ноги под задницу и стряхиваю грязь с носков.
Лукас подходит поближе и прислоняется к большой сосне.
— Скажи мне, почему я должен помнить, как ты шла много километров по лесу, Шайен.
Я подумываю солгать, но что-то подсказывает мне, что он нуждается в моей честности больше, чем в моей защите.
— В тот день у тебя на кухне, Гейдж, он… э-э… отправил меня домой.
Он откидывает голову назад так сильно, что она ударяется о ствол.
— Мне очень жаль.
— Он защищает тебя, Лукас.
— Знаю.
— Ему не нужно защищать тебя от меня.
Его глаза кажутся почти черными, когда он смотрит на меня.
— Я никогда не сделаю тебе больно, — шепчу я.
— Есть много видов боли. — Его руки сжимаются в кулаки, и он смотрит на меня так, словно хочет что-то сказать, в чем-то признаться, но не может.
— В чем дело? — я поворачиваюсь к нему всем телом. — Расскажи мне.
— Мы… я имею в виду, Гейдж… что– нибудь сделал?
Прохладный воздух никак не остужает мои щеки.
— Он поцеловал меня.
Он резко втягивает воздух и опускает глаза.
— Мне очень жаль. — В его голосе нет извинения. Он звучит… сердито.
— А мне — нет.
Его голова резко поворачивается ко мне, челюсти сжаты.
— Как ты можешь так говорить?
— Не знаю, то есть я тоже пытаюсь во всем разобраться, но… — мой желудок сжимается от волнения. Раньше у меня никогда не было проблем с высказыванием своего мнения, но с Лукасом все значит больше, — ты мне нравишься, Лукас. — Ну вот, я это сказала. Теперь он может бежать или остаться.
— Что… почему? — его брови низко опускаются на глаза, и он делает несколько шагов ближе к свету, чтобы я могла увидеть любопытство на его лице.
Я почти смеюсь над тем, насколько искренне он шокирован и заинтересован моим ответом. Он не напрашивается на комплименты, а как будто действительно не может поверить, что я питаю к нему какие-то добрые чувства. И это так же душераздирающе, как и мило.
— А почему бы и нет?
Он морщится, и я боюсь, что он может убежать в любую секунду, так что начинаю говорить.