Сплоченность

Ткачев Микола Гаврилович

— А у нас в Родниках — беда…

— Что, не взорвали мельницы?

— Взорвали. Часового убили. Но дорогой ценой это досталось. Один из наших хлопцев погиб, когда после взрыва убегал от мельницы. Пуля попала прямо в голову. И унести его никак не удалось. Полицейские захватили труп, опознали. На следующий день расстреляли всю его семью.

— Та-ак, — вздохнул Роман.

Борис вынул из кармана сложенный вчетверо листок и подал его Роману.

— Сведения о родниковском гарнизоне. Ковбец тут все подробно расписал.

— Он работает?

— Уже

вторую неделю. Почти каждый день ездит теперь в Калиновку, делает запасы. Говорит — еще неделя, и медпункт будет готов к эвакуации, — сообщил Борис и, лукаво подмигнув, тихо рассмеялся.

— Ладно, передам начальству. Камлюк сказал, что часть своих людей ты можешь отправить в лес. Сам же пока ни с места.

— Понятно.

— Ну, мы спешим… Будь здоров, — подал Роман руку и, только сейчас заметив топор под мышкой у Бориса, спросил: — А это что, маскировка?.. Если случится какая-нибудь надобность, приходи к своей сестре в Бугры. Мы там теперь каждый день выставляем дозоры.

Роман ушел. Борис подождал немного, потом двинулся в противоположную сторону вдоль берега реки.

Начинался день. Яркие лучи солнца заливали окрестность, пронизывали густые заросли. С кустов и травы сползала седина изморози. На луговинах, в ямках, бусами сверкали льдинки. Дивясь, как когда-то в детстве, блеску этих льдинок, Борис остановился полюбоваться лужайкой, пестревшей сотнями беленьких бусинок.

Вдруг он услышал отчаянный гусиный гогот. Он вышел из лозняка и, бросив взгляд на огороды, увидел неподалеку от бани стадо гусей и Надю. Девушка торопливо гнала гусей к речке. Изредка она оглядывалась на деревню. Борис понял, что гуси тут ни при чем: какая-то другая причина заставила Надю спешить сюда.

— Твоя мать как угадала, что ты здесь, — глотая слова, быстро проговорила Надя, увидев Бориса. — На рассвете приехал Федос Бошкин. И еще трое с ним, Федос сейчас, я видела, на улице стоял, а трое полицейских с его отцом поехали куда-то в конец деревни.

— Ну и что же? — спокойно встретил ее новость Борис.

— Как что? В деревню не возвращайся. Всяко может…

Борис не дал ей кончить — сжал в объятиях, встревоженную, волнующуюся, и расцеловал. Отпустив, не то всерьез, не то в шутку сказал:

— Не забывай сначала поздороваться, а потом уже рассказывай свои новости. Так как же вы с мамой догадались, куда я пошел?

— По траве… Мать в сад ходила. Сказала, что к речке ведут следы. Тогда я — гусей для виду, и сюда.

Надя была взволнована. Она радовалась тому, что ей удалось вовремя предупредить Бориса, что встретилась с ним, а больше всего, пожалуй, тому, что он, такой сильный и хороший, вообще существует. Щеки ее светились легким и, казалось, прозрачным румянцем. И этот румянец, и живые карие глаза, и все ее сосредоточенное лицо, и даже большой белый платок, кое-как повязанный торопливой рукой, — все подчеркивало ее, Надино, волнение и тревогу.

Они стояли на берегу и, поглядывая на гусей, полоскавшихся в воде,

разговаривали. Вокруг было тихо, спокойно. И вдруг эту тишину разорвал близкий выстрел. Над их головами послышался шум крыльев: это вспорхнули из лозняков дикие утки и испуганно рванулись в небо. Одна из них, как заметил Борис, сначала отстала от стаи, потом, судорожно трепеща крыльями, упала в кусты возле бани. Кто же это стрелял? Надя побежала было в ту сторону, откуда раздался выстрел, но еще торопливее вернулась назад.

— Федос… Прячься!

Борис шмыгнул в гущу кустарника. Только он успел затаиться в кустах, как послышался новый выстрел из винтовки и вслед за ним возглас:

— Хайль моей паненке! Салют!

Сквозь сетку ветвей Борис увидел, как Федос Бошкин с поднятой, будто и вправду для салюта, рукой бойко подошел к Наде. «Дурак, подлюга пьяный, — подумал Борис. — Даже манерничать учится у фашистов!» Бошкин неизвестно для чего выстрелил еще раз. Гуси испуганно заметались на воде, загоготали.

— Чего ты хлопаешь? Видишь, гусей напугал! — не выдержала Надя. — Рад, видать, что винтовка у тебя есть. Убил вон утку, подбирай и неси скорей в горшок.

— Мне нужна ты, а не утка. Я для того и пошел вдогонку за тобой, — признался Федос и, шагнув поближе к девушке, хотел схватить ее за руку.

— Не цепляйся, — отскочила в сторону Надя и, чтобы скорее проводить непрошеного кавалера, прибавила: — Потом поговорим, когда протрезвишься. Иди, иди, продолжай свою охоту.

— Что ты мне указываешь? Не кричи! — вдруг переменил тон Федос, разозленный тем, что Надя хочет скорее отвязаться от него. — Я и тебя и гусей твоих могу погнать отсюда!

— Не боюсь я тебя! — И Надя невольно покосилась на кусты, в которых скрылся Борис. — Не на твою речку пригнала!

— Неправда. Все это мое. Власть — моя, и я охраняю все, что ей принадлежит, — уже не говорил, а кричал Федос своим хриплым голосом.

Он был в простых сапогах с широкими голенищами, в желто-серой шинели из грубого, точно домотканого, сукна. Из-под козырька высокой фуражки, великоватой, видимо с чужой головы, тускло, как алюминиевые пуговицы на его, шинели, поблескивали глаза, в которых было нечто и лисье, и хориное. Глаза эти сидели глубоко под узким с седловинкой лбом. Федос покачивался на ногах и, искоса поглядывая на Надю, говорил с подчеркнутой насмешкой:

— Знаю, почему ты воротишь от меня нос. Тебя обхаживает другой. Только этому не бывать! Слышишь? Этому Злобичу тут не жить!

— Так ты из ревности…

— Брось! — перебил ее Федос. — И без ревности хватит за что. Его насквозь видно.

— Он хороший человек, и ты зря на него наговариваешь, — не желая раздражать Федоса, спокойно сказала Надя и перевела разговор на другую тему. — Ты лучше скажи, когда твоя свадьба с дочкой начальника полиции?

— Откуда ты это взяла?

— Твоя тетка Хадора по всей деревне разнесла, будто ты хочешь жениться на дочке своего начальника.