Спокойный хаос
Шрифт:
О! началоминета… О! Каждый раз меня удивляет, как такая вещь может быть настолько простой и настолько непогрешимой. Открывается рот и пошел: много ли надо? Любой может это сделать. Почему тогда люди этим постоянно не занимаются? Почему мы из этого сделали такой редкий товар? Чокнутые мы все, что ли?
Я закрываю глаза: все вокруг стало идеальным, легким, чуждым, в своей жизни я только случайный посетитель, инопланетянин, упавший с вершины высшей цивилизации в жаркий рот этой женщины. О! До чего фантастично оставаться так и ни о чем не думать, покачиваться на волнах настоящего, такого чистого и абсолютного…
…Но, к сожалению, повылазили, будто их привлекло отсутствие недовольства, жильцы, населяющие мое сознание, удивленные, рассерженные, завистливые, и каждый со своими хреновыми комментариями. Лара: «Бессовестный! Как тебе не стыдно? Как можешь этим заниматься?»; Марта: «Вот видишь? Я тебе всегда говорила, что ты просто свинья»; Карло: «Вот видишь? Врун ты несчастный»; Пике: «Вот видишь? Ты и есть хитрожопый»; невеста Пике: «Я это делаю лучше»; сын Пике: «Семь миллионов восемьсот шестьдесят три тысячи шестьсот четырнадцать…»
Я открываю глаза, и этой толпы как не бывало. Я ничего не делаю, все делает за меня эта женщина, стоящая на коленях на траве. Я всего-навсего блюдо, которое она поглощает, я нахожусь в жидком состоянии, я — идол, перед которым она преклоняется, — инерция в чистом виде, способная ощущать; невинность, бессознательность, зависимость… И все же, когда глаза мои открыты, я вижу, и то, что я вижу, — чистая порнография — голова женщины у меня между ног ритмично поднимается и опускается, ее груди сплющены о мои бедра, щеки втянуты в засосе — и это зрелище подстрекает демона соревнования и неудовлетворенности, вызывая у меня ненасытное желание чего-то… чего-то такого… О! Как быстро все запутывается. Если закрыть глаза, все сводится к переполненной персонажами сексуальной фантазии, а когда я их открываю, снова появляется желание взять ее в охапку, обладать ею, доставлять удовольствие, а не получать его. Доставлять удовольствие: что за глупость. Я уже сделал намного больше, — думай головой, черт возьми, — я ей жизнь спас: если бы не я, она бы сейчас была горсткой пепла в урне, какое уж там удовольствие — оплаканная, кремированная, а урна с ее прахом стояла бы уже в нише их семейного склепа на каком-нибудь блестящем швейцарском кладбище рядом с ее обожаемым папочкой, а сказочное состояние, которое она получила в наследство от него, а также посты в компаниях группы, которые она заняла после его смерти, (шоколадки «Брик», в первую очередь, порошковое молоко и смеси для приготовления пудингов, все это
Что она делает, остановилась?
Нет, не остановилась, просто целует мне яйца. И снова мои член обдувает ласковый ветерок. У-у-ух, какое это ощущение! Сейчас, однако, он весь мокрый от слюны, и прикосновения ветерка кажутся намного прохладнее, мне зябко, даже передергивает от холода…
— Я бы могла всю ночь держать его во рту, — громко восклицает Элеонора Симончини, сжимая в руке, как микрофон, мой член и почти касаясь его губами. Как приятно слышать такие слова, прекрасные, решительные слова, она как будто пригласила меня откинуться назад, повалиться навзничь на траву в позе шавасана [79] , и, если мне и невмоготу лежать с закрытыми глазами, я могу смотреть на кроны сосен, на мерцание звезд, на сияние луны, пока не закончится эта погоня за идеалом вознагражденной добродетели. Каков бы ни был смысл ее слов, тем не менее в том, как они прозвучали, было что-то такое, что меня потрясло, что-то такое гладкое и отточенное, что-то вроде копчика, и это что-то, как жгучий удар хлыстом, пронзило насквозь все мое тело — такое жгучее физическое ощущение я еще ни разу в жизни не испытывал. Ну вот, все прошло. Все длилось какой-то миг, и она уже снова сосет мне его, конкретным, продуктивным образом, ее намерения ясны: она хочет, чтобы я кончил ей в рот; но осознание того, что и этоя смогу сделать, снова выводит все из равновесия.
79
В йоге — поза глубокого расслабления.
— Повтори, что ты сказала, — слышу я себя.
Элеонора Симончини опять останавливается, выпускает мой член изо рта, грациозным движением головы отбрасывает волосы назад и весело смотрит на меня, а потом с приторной слащавостью повторяет свою игру с микрофоном: на этот раз она берет мои член обеими руками и в конфиденциальной манере, прикрыв глаза, как делают певцы, которые ей, вероятно, нравятся, повторяет:
— Мне бы хотелось сосать его всю ночь.
На этот раз она говорит еще громче, звучание ее голоса просто невыносимо. Вибрации, да, это из-за вибраций ее голоса, проходящих в миллиметре от головки моего члена, «у» и «о», больше всего вибрируют гласные «у» и «о»: рубящим ударом вонзаются они в сам символ проникновения, такое же ощущение возникает, когда слышишь скрежет ногтей, скребущих по пластмассовой доске, а потом откликом неясной и отчаянной боли утробное эхо какого-то жуткого стона отзывается в самой глубине поясницы — да что это за зловещая мантра? Создаваемый ею эффект противоречит ее значению. Потому что я больше не владею собой, все ясно; какая там шавасана: контроль над ситуацией уже потерян, я превратился в какую-то ожесточенную слепую силу, и я даже, не поверите, начинаю вести с ней борьбу, чтобы сломить мужественное сопротивление ее рта, отказывающегося выпустить мою плоть, я побеждаю, поднимаюсь, я уже на коленях и ее поднимаю тоже, насильно, посылая к черту гарантированный мне минет, однако, в обмен на что? На этот клубок императивов, на этот хаос? Начать все с начала: обнять ее, прижать к себе, облапить, провести языком по шее — язык на полюсах магнита, на батарейке, на электрической розетке; противоположные заряды притягиваются, а одноименные отталкиваются, если противник тебя атакует, посылая подрезанный мяч, непременно надо отвечать крученым сверху, потому что мяч вращается точно так же, сжатьее, да, вот так, разница между подрывной деятельностью и бунтом, удар волны о скалу, треск лопающегося яйца, а потом повернуть ее спиной, конечно, так хуже, но в том-то и все дело, что я хочу, как хуже, чем хуже, тем лучше для меня, да, мне хочется чего-нибудь сатанинского, перевернутьее, с каким трудом некоторые признаются в том, что они занимаются мастурбацией, и насколько убого выглядят те, кто признаются в этом легко, в общем, она не хочет поворачиваться, но ведь секс — это, прежде всего, манипуляция, особенно во время исключительных в это время года наплывов жаркой погоды, в таком случае, мне надо обездвижить ее, Киану Ривз останавливает пули на лету, в сущности, мне однажды уже приходилось это делать, чтобы спасти ее, в сущности, что такое Ом, если не мощнейшая вибрация, да какие уж там предыдущие жизни, ежедневно видишь столько одних и тех же лиц, что однажды повстречаешь человека, и у тебя возникает такое ощущение, что ты его уже где-то видел, значит, очень даже возможно, ты его действительно где-то видел, ну вот, так, обездвижить ее и перевернуть, да знаю я все, песенка, ты меня уже предупреждала, что у меня будет только одно желание: вернуться домой, именно, три стадии психического отклонения: я на работе, а мечтаю быть на море, я отдыхаю на море, но мечтаю вернуться на работу, я на море и мечтаю быть на море, ну да, море, волнение на море, нужно крепко держать ее одной рукой, сейчас я освобожу другую руку, и задеру ей юбку, спущу трусики…
— Нет. Нет. Мне нельзя…
Что нельзя?
— Мне нельзя…
О! Нет, нет, нет. Я же сказал спустить эти тру…
— Мне нельзя…
Значит я серьезно обидел какое-нибудь весьма влиятельное лунное божество, но ведь не может быть, чтобы каждый раз, проклятье, каждый раз повторялось одно и то же: практически прямо со времен Патриции Пескосолидо мне и вспомнить-то нечего, ну да, с того момента, когда еще мы с ней одновременно потеряли невинность в квартире на улице Северано, где раньше жила ее покойная тетя, все время повторяется одна и та же история: одна и та же неистощимая река тягучей и темной крови сводит на нет мои усилия добраться до мохнатой мышки ( список девушек, которым в первый раз было нельзя: Патриция, немка, с которой я познакомился в кемпинге в Палинуро; та, что завоевала третье место в конкурсе «Мисс Пунта Ала» Барбара Боттай; и та, сотрудница 4-го канала, у нее еще была до абсурда смешная фамилия, ее звали Луиза Пеше-Дельфино; естественно, Лара, можете себе представить: и даже две женщины из тех четырех, с которыми я ей изменял: Габриелла Париджи и француженка, пиар-девица, она была похожа на Изабеллу Аджани, у нее еще на языке был пирсинг, несомненно, это была самая красивая девушка из всех, на кого я когда-либо положил свою лапу). Что мне делать? Ее слова меня парализовали, я протянул было к ней руку, с намерениями сжать ее бедро, но моя рука, подобно руке Плутона в «Похищении Прозерпины», окаменела, поцелуи превратились в камни — вот почему она с таким бесстыдством взяла его в рот, вот почему была готова сосать его хоть всю ночь — у нее не было другого выхода— намерение сделать мне минет засело у нее в башке с того самого момента, как она здесь появилась — но я разрушил ее планы — а сейчас что? Что будет дальше? Повернуть назад просто невозможно, потому что тот минет уже возвратить нельзя, он упорхнул, как отрывной талон платы за проезд по автостраде, вырванный порывом ветра у тебя из рук, ускользает в опущенное стекло автомобиля, как шарик пинг-понга улетает с террасы, — что будет дальше? О том чтобы трахнуть ее, несмотря на это, не может быть и речи, это такое свинство; сделать это с по-настоящему любимой женщиной — это уж куда ни шло ( список женщин, которых я любил по-настоящему: Патриция Пескосолидо, Лара), и о'кей, ладно: еще француженок, наверное, потому что они все похожи на Изабеллу Аджани, но только в исключительных случаях, и прежде всего, в тех, когда очевидно, что другая такая возможность не представится; что ж, тогда мне придется сдаться, поднять руки вверх, и на этом — все. Это было бы, бесспорно, мудрое решение, но что мне делать с моей эрекцией, все та же постоянная эрекция, она появляется у меня каждый раз, как Элеонора Симончини приближается ко мне, и сохраняется до тех пор, пока я нахожусь в ее обществе, из-за событий последних минут мой конец превратился в гранит, а события последних секунд вовсе не ослабили его напряжение — нужно что-то сделать, чтобы эрекция прошла, но что? Я должен сконцентрировать мысли на каких-нибудь препротивных вещах: на бородавках, наростах, гное, волдырях на ногах; Берлускони, держащий в руке «жучок», чтобы доказать, что за ним шпионят; лицо Превити, присягающего на верность Конституции; Пике с башкой страуса; пот Еноха; скандал «Oil for Food» [80] ; бензин, цены на который растут, несмотря на падение цен на нефть; финансовых промоутеров, продающих серебряные бонды пенсионерам; «Эмрон», «Пармалат», «Алиталия», «Фиат», «Телеком»; тарифная единица, начисляемая на стоимость телефонного разговора в момент ответа вызываемого абонента; «Тим», «Водафон», «Винд», «Тре»; принудительная депортация эмигрантов-нелегалов; мост через Мессинский пролив; слияния групп, которые должны бы конкурировать между собой; власти антимонопольного комитета, которые одобрили способ, каким был выгнан Жан-Клод; предложение, которое сделал мне Терри; и еще абсурдный факт, что, ни фига не делая, я продолжаю класть в карман зарплату, — но не тут-то было, все это на меня производит противоположное впечатление: эти мысли только еще больше меня накручивают, я становлюсь все злей и злей, они придают мне сил, судя по количеству информации, промелькнувшей в моих мозгах с того момента, когда она сказала, что ей нельзя, как будто прошла уйма времени, на самом деле пробежали считанные минуты, почти ничего, даже не знаю, как это так получается, но в самом деле это так и есть, она только чтопроизнесла эти слова, и я даже не успел засомневаться, это просто чудо какое-то, все случилось так, как в видиоигре с Самураем Джеком, когда ты полностью заполнишь бак энергией дзен и держишь утопленной клавишу R2, модальность нападения Сакай, так это называется, она в пять раз замедляет время реагирования твоих противников, а твое только наполовину, так что ты приобретаешь сокрушительное преимущество, прямо как по Эйнштейну, а ведь и вправду, у меня во второй раз с тех пор, как я спас ей жизнь, появляется это чувство неприкосновенности, а еще и изумление, тревога, злость и страх — чего это, спрашивается? — вновь обрести страстную уверенность в том, что я обязательно добьюсь этого, — но чего? — ведь в моем распоряжении все время и все пространство, чтобы сделать это, — а я несокрушим: наше подсознание поистине точнейший механизм, черт побери, ты только посмотри, как точно повторилась сцена спасения, трудно в это поверить, даже позиция, в которой мы находимся, та же самая: передо мной ее диковинное тело, его изобильные телеса разбегаются в разные стороны, а позади него мой слаженный, компактный носитель приказов и обладания, он может подчинить себе ее тело и благодаря эрекции, взбивающей ее молочной белизны задницу, управлять им…
80
Нефть в обмен на продовольствие (англ.).Программа, осуществляемая по инициативе ОНН с 1995 по 2004 год в отношении Ирака.
Ладно, Элеонора Симончини: я понял, как можно продолжить. Клавиша R2, время почти остановилось: спущу-ка я тебе полностью наполовину уже спущенные трусики и примусь засовывать тебе в задницу свой средний палец. Ты, естественно, напряжешься, — палец, засунутый в задницу, ни с чем спутать нельзя, — можешь даже стонать, но не смей больше произносить это твое «нет», не смей говорить: мне нельзя, могу поспорить, что сердце у тебя ушло в пятки, бум-бум-бум, потому что ты подумала, а вдруг мне будет больно, а к боли ты, голубушка, не готова, а что тут такого, мы первые с тобой это сделаем, ведь мы попали в доисторические времена, — мы с тобой под открытым небом, сама понимаешь, поблизости нет даже грота, куда бы могли спрятаться, — два невежественных, диких существа, которых невзлюбил Бог Луны, два кроманьонца, свеженькие продукты биологического скачка, который поведет нас на завоевание мира, но еще должны пройти миллиарды лет, прежде чем появится изысканный обычай использовать ароматические масла и бальзамы, чтобы хоть как-то смягчить этот кровопролитный акт — а значит, да, правда, тебе будет немного больно. Мой палец полностью вошел внутрь. Видишь ли, однажды, много лет назад, Марта и Лара пошли к одному адвокату в Белладжио, Алессио Романо его звали, чтобы проконсультироваться у него о наследстве их покойных родителей, дело касалось дома у озера, который был у них в тех краях. Адвокат внимательно выслушал их рассказ
Ну вот, Элеонора Симончини, мы и приехали. Теперь тебе уже ясно, что это не палец вдавливается тебе в задницу. Тебе ясно и то, что это не насилие, хотя, по всей вероятности, я тебе ее разорву. Ясно, что мы оба этого хотим, и ясно, почему. Все ясно. Впрочем, в этом-то и вся прелесть модальности Сакай: все становится предельно ясно. Но сейчас клавишу R2 нужно отпустить, настал момент, когда время должно течь в нормальном режиме, чтобы выполнить этот абсурдный ритуал, предначертанный нам судьей, — наше слияние в ночи бала призраков, наш симбиотический союз: plug-in [81] …
81
Вставление штепселя в розетку (англ.).
Часть третья
В этом году традиционной осени, по сути дела, так и не было. Ливневые дожди, затопившие подвальные этажи домов во всех странах Европы, долго, на протяжении нескольких недель, тащили за собой шлейф непогоды: холода, туманы и сырость, а потом как-то сразу принялась за дело гангрена зимы, и наступление нового времени года зачеркнуло даже само воспоминание о прекрасной летней погоде, которой в октябре так неожиданно нас побаловала природа. Ее сообщение вполне понятно: «Кончилась лафа, ребятки»; возможно сказано и несколько грубовато, но без единого катастрофического явления, которые, казалось бы, предрекала неестественная для осени жара. Это был подарок природы — погода в октябре; теперь все это поняли.
Сменилось время года, и привычки у людей тоже изменились. Раньше я никогда не обращал внимания на то, как погода может формировать наше поведение: режим дня, поездки, остановки, словом, все. За то время, что я провел здесь, места вокруг мне стали до боли знакомы, так что даже с закрытыми глазами я бы мог сказать, что где находится, но теперь здесь все сильно изменилось. Некоторые люди просто исчезли: например, пакистанца на перекрестке, мывшего лобовые стекла автомобилей, больше нет, а другие люди поменяли свой распорядок дня и поведение, однако изменение их привычек что-то не похоже на импровизацию, скорее кажется, что вместе с зимними теплыми одеждами из шкафов они вытащили и зимние привычки. В результате было задействовано и новое время, Хронос, который тоже перестроился: установил новые связи. Я все время нахожусь на одном месте, и эти перемены мне трудно не заметить: раньше некая череда событий, на первый взгляд, казалась случайной, но в действительности она была организована железно, так, что ее можно было выразить математической формулой (например, появляются Маттео и его мать, ежедневно посещающие кабинет физиокинезитерапии, + старик, который на выходе из подъезда зажигает сигарету и идет дальше, + карлица, шагающая из супермаркета с руками полными пакетов с покупками, — уходит муниципальный полицейский + приезжает мусороуборочная машина — Маттео с матерью возвращаются домой после процедур + две первые служащие из турагентства идут выпить кофе — мусороуборочная машина уезжает + еще две служащие из турагентства делают перерыв на кофе и идут в бар = приходу Иоланды и Неббии), сейчас к этой цепочке добавились новые или видоизмененные старые звенья. Так, например, стала намного скромнее роль Иоланды, она перестала задерживаться в скверике и ограничивается короткой прогулкой: вся съежившись от холода, она быстрым шагом проходит мимо, ведя на поводке Неббию (это два явно летних создания), карлица с пакетами провизии больше не появляется, перерыв на кофе у служащих турагентства сменился поспешной пробежкой до бара одной из них — по очереди — которая и несет четыре чашечки кофе для всей компании, ждущей в офисе; все это, кажется, в каком-то смысле зависит от возрастания значения старого курильщика: он теперь не исчезает сразу после того, как зажжет свою сигарету, а подолгу останавливается под навесом газетного киоска, где сырость пробирает его до костей, что, по-видимому, сказывается на его здоровье, он старается завязать разговор с продавцом газет, но их беседы неизменно ограничиваются вялым обменом фраз. Вот и Маттео с матерью теперь я вижу только через день, и расписание у них тоже изменилось: сейчас они появляются у школы в тот момент, когда уходит муниципальный полицейский и приезжает мусороуборочная машина. Велосипедистов почти что не видно, но теперь значительно больше людей выходят покурить на улицу, они подолгу стоят на пороге своих магазинчиков или мастерских. Я понимаю, что все это так, мелочи, но не такие уж они и незначительные, как мне казалось раньше, потому что жизнь всех этих людей, включая меня, по-видимому, зависит и от порядка, который нам удается придать мелочам. И чаще всего единственный порядок — это бесконечное, до последнего, повторение одних и тех же действий, одинаково совершаемых в одном и том же месте и в одно и то же время; и только внешние силы способны заставить нас изменяться, но и к таким изменениям мы приспосабливаемся и начинаем повторяться в наших новых действиях. Взять хоть, к примеру, меня: теперь я сижу в машине с включенной печкой, и от этого стекла запотевают, но когда вижу, что подъезжает микроавтобус с завтраками для школьников, я выхожу из машины и иду в бар, чтобы не встречаться с учительницами Клаудии, которые в этот час обычно выходят из школы (Глория по понедельникам, средам и пятницам, Паолина по вторникам и четвергам), а когда съедаю свой бутерброд (куриное мясо с листом салата), выпиваю стакан воды и чашечку кофе и прочитываю от корки до корки «Спортивную газету», обычно лежащую в ожидании клиентов на холодильнике с мороженым, я возвращаюсь к машине, и почти всегда так получается, что Клаудия, возвращающаяся в класс из столовой, выглядывает из окна, видит меня и машет рукой. А если случается, что она не выглядывает, или выглядывает слишком поздно, когда я уже снова сижу в машине, у меня возникает ощущение, что что-то неладно, мне становится не по себе, и это плохо отражается на моем настроении.