Спокойный хаос
Шрифт:
Та пустота. Но это была не абсолютная пустота, это была не Торричеллиева пустота; это была плотная пустота, так сказать, пневматическая, эластичная, но что самое главное, — вот же оно, вот — то, что она наклоняется; вот так, даже если земля вдруг и исчезла у нас из-под ног, ни я, ни женщина, мы не падаем вниз, а скорее начинаем с бешеной скоростью съезжать по склону прямо в воздухе, как по горке в аквапарке, так, что адреналин подскакивает. Фантастическое ощущение, просто дух захватывает: мы пулей летим вниз по кишке из черного воздуха — этот воздушный поток и поддерживает нас, и одновременно засасывает, и тормозит наше
Но ведь отец Жан-Клода умер, когда ему было двадцать лет, и матери его уже давно нет в живых. Почему он мне позвонил? Почему он мне больше не звонит? Какое с ним случилось несчастье?
В заданное время наше пике закончилось, еще мгновение и сердце разорвалось бы у меня в груди. Потом мы долго и плавно планируем и совершаем посадку прямо в мягкое море из тряпок, и рука, сжимающая мое предплечье, сообщает мне, что это куча грязного белья из гостиницы над нашими головами — гостиница/город, гостиница/мир. Вокруг все еще кромешная тьма; женщина в сапогах помогает мне встать на ноги, хотя сейчас уже трудно разобрать, где верх, где низ, их просто нет, и мы не то чтобы встаем, мы скорее барахтаемся в этой плаценте грязного белья, она и проглатывает, и поддерживает нас, мы и стоим на ногах, и в то же время лежим, мы — космонавты, плавающие в безвоздушном пространстве, мы дышим интимными запахами мира, вдыхаем его резкий, едкий, пронзительный дух, но в то же время он и успокаивает нас ароматом всех трусов, наволочек, носок, маек, скатертей, комбинаций и грязных простыней в мире. Женщина меня обнимает: она жидкая и теплая как ртуть, и точно таким же я ощущаю себя, я чувствую себя таким же, как она, я чувствую себя ею, мы целуемся — вот он откуда, тот поцелуй — это естественное развитие нашего единосущия. Конечного, кислородно-водородного, окончательного единосущия. Наш поцелуй абсолютен, он расплавляет нас и сплавляет друг с другом, и мы растворяемся в хаотической красоте вселенной…
О-го-го! Вот это сон. Интересно, вспомнил бы я о нем завтра утром, если бы меня не разбудил звонок Жан-Клода. На небе почти полная луна, ее глупый лик сияет в обрамлении оконной рамы. Нет, никогда я их не помню, свои сны. Сегодня ночью Жан-Клод оказал мне услугу: он меня разбудил, и благодаря этому я навсегда запомню ту наклонную пустоту и тот безумный поцелуй. Я ничего для него, Жан-Клода, не сделал. Он там, сирота, раздавленный, пьяный в стельку, слушает Элтона Джона; и даже, сверх ожидания, для него наступил торжественный момент, в такой момент он, может быть, встанет на табурет в ванной комнате и просунет голову в петлю из электропровода, а я ведь все равно буду сидеть здесь, на диване, с набухшим, твердым членом и смотреть приключения пса Мендоса, ведь я ничего не смогу сделать, чтобы помешать ему. Вот какая она, моя правда. О, доктор Фикола, скажите мне, пожалуйста, почему всегда так получается, что я мало чем могу помочь другим? Что это была за женщина? Кто это мог быть? Почему это я продолжаю так дико возбуждаться, вместо того чтобы страдать?
— Слушаю!
— Привет, братан.
— О-о-о, привет, Карло.
— Как ты там?
— Хорошо. А ты?
— Слегка притомился, но все
— Ты где?
— В Риме.
— Ах да, сегодня вечером ты участвуешь в программе MTV. Я прочел твое интервью в «Республике».
— Какое еще интервью?
— Как это, какое? Интервью корреспонденту газеты «Республика», в сегодняшнем номере.
— Да не давал я никакого интервью.
— Прекрасно. Тогда выходит, что оно мне приснилось.
— Разве что… Ты говоришь в «Республике»?
— Да.
— Не в «Вечернем курьере»?
— Нет. В «Республике».
— А ты уверен?
— Я же тебе говорю, в «Республике»…
— Знаешь, многие путают «Республику» с «Курьером».
— Да о чем ты говоришь? Я не спутал.
— Ты, может, и нет, а вот я — да. Мне показалось, что я по телефону разговаривал с одной бабой из «Курьера», а не из «Республики». Я даже и не понял, что это было интервью.
— Значит, ты его не видел.
— Нет. Сегодня я еще не читал газеты.
— Извини меня, пожалуйста, но разве у тебя на фирме нет пресс-отдела, который ежедневно для тебя делает обзор прессы?
— Думаю, что есть. Но ведь сегодня суббота, и в офисе никого нет.
— Ну да. Это верно.
— Да ладно. Какая разница. Скажи лучше, как там Клаудия? Я позвонил ей на мобильник, но она его выключила.
— Она — хорошо. Она здесь, рядом со мной, на пляже.
— На пляже?
— Да. Мы сейчас в Роккамаре.
— Да ты что! Когда вы туда приехали?
— Сегодня ночью.
— Вы одни?
— Да. С нами должна была поехать Марта с детьми, но в последний момент у нее что-то не получилось.
— Значит, там только вы вдвоем…
— С нами еще Дилан.
— А! И как вам?
— Отлично. Как в июле. Мы сейчас на пляже, здесь полно народа. Некоторые даже купаются, вода еще теплая и…
— Да нет, я спрашиваю, как вам там? Ведь вы приехали впервые, так? После того как…
— Все в порядке.
— А Клаудия?
— Она у моря, играет с подружкой.
— Да. А дома она как? Как она все восприняла?
— Спокойно. Ведет себя так, будто ничего не случилось.
— Да не может быть? Ведь это дом, где ее мать…
— Что тебе сказать, Карло, я не знаю, но факт остается фактом. Все так и есть.
— А ты в этом уверен? А ты, часом, брат, не переборщил — приехать туда одним, не слишком ли это для нее?
— Я тебе уже говорил, что с нами должна была приехать Марта, но в последний момент у нее все сорвалось.
— Да понял я, понял. Но ведь и вы тоже никому не были обязаны, могли и не поехать…
— Да, звездочка. Я видел. Молодцы.
— …
— Извини, я разговаривал с Клаудией. Они играют с Диланом, он прыгает в кольцо. Да ты только посмотри! Ай, да молодцы! Ты бы видел, какие прыжки выделывает Дилан: ух, как он возбудился. Летом мы никогда не берем его на море, собак на пляж приводить запрещено. Честно говоря, и сейчас тоже нельзя, но ведь уже октябрь, и этому правилу временно можно не подчиняться, многие и пришли с собаками…
— …
— Знаешь, рано или поздно нам пришлось бы это сделать.
— Что сделать?
— Приехать сюда. Чтобы проверить, как мы оба здесь себя чувствуем. Лучше сделать это в тридцатиградусную жару, когда можно пойти на пляж и искупаться, как летом.
— Да, конечно. Но не одним же.
— Успокойся. Если мне покажется что-то не так, мы сядем в машину и вернемся домой.
— Ты, может, и ничего не почувствуешь, но она — да.
— Да что ты заладил? Я что, у тебя уже в малахольного превратился?