Спор на жизнь
Шрифт:
— Значит, ты тоже был в плену?
— Я и сейчас пленник. Не так давно меня забрали из дома, как гарант мира и преданности моей семьи и народа. А ты… откуда ты родом?
— С детства я жил в небольшой деревеньке в Валахии с матерью и сестрой, пока на нее не напали Османы. Мать убили на месте, а сестру увели в рабство.
— А отец?..
— Когда мы были совсем еще детьми, он ушел на войну с неверными, с тех пор о нем ничего не известно. Почему ты помог мне?
— А разве это не очевидно? Тебе нужна была помощь, — с улыбкой ответил юноша.
— Так же, как и сотням
— Но ты единственный, кто ее не просил.
— Я верну тебе деньги, клянусь… Сколько стоил этот медальон?
— Ты думаешь, что ему можно назвать цену? Это фамильная реликвия моей семьи. Артефакт, который передал мне отец, когда я покидал родовой замок. Медальон и кольцо, — юноша указал на перстень с изображением дракона на безымянном пальце, — единственные мои сокровища и память о доме.
— Но если это все, чем ты обладаешь сейчас, почему ты отдал это?
— А по-твоему твоя жизнь этого не стоит? — с ехидной издевкой в голосе спросил он.
— Нет, но…
Их разговор прервал призыв из мечети, свидетельствующий о начале молитвы. С одного из минаретов зазвучало пение, слов которого Гэбриэл не понимал, но вот его товарищ, очевидно, был осведомлен лучше, так как заметно занервничал, обернувшись на своих стражей:
— Как бы там ни было, дело уже сделано, о пролитом молоке не жалеют. Уже темнеет, нам необходимо возвращаться во дворец. Ты отныне свободен: можешь вернуться домой, можешь последовать со мной. Мне дозволено иметь наперсника. Жить будешь в свободной комнате в моих покоях, времени свободного не так много, в основном занятия и военное дело, но иногда дозволено выходить за пределы дворца. Ну так что ты скажешь?
— Дома меня уже никто не ждет… — ответил Гэбриэл, мысленно прощаясь со своей прошлой жизнью.
— Пойдем, нужно торопиться, за опоздания всегда наказывают…
— Ты так и не сказал, как тебя зовут?
— Ван Хелсинг, Ван Хелсинг, — голос доносился как будто бы из вне, но казался удивительно знакомым. Образ темноволосого юноши постепенно расплылся и исчез в темноте, окружившей его.
— Ван Хелсинг, просыпайся… ты, видимо, уснул в седле… — проговорил Карл.
Когда Гэбриэл открыл глаза, монах казался обеспокоенным. Лошади мирно ступали по покрытой листвой тропинке, высокие сосны мирно покачивались на ветру, разрывая своими макушками небесное полотно. Где-то вдали был слышен равномерный стук дятла, задающего некий ритм движению их каравана. Беспокойно оглядевшись по сторонам охотник спросил, устремив на товарища полный негодования взгляд:
— Какого дьявола ты делаешь?
— Мне казалось, что ты задремал в седле. Не хотел, чтобы ты свалился с лошади.
— Далеко еще до Будапешта?
Монах задумчиво посмотрел на небо и произнес:
— Я думаю, что через несколько часов скачки доберемся, если поторопимся.
— Темнеет, эти твари уже не гнушаются дневного света, нам нужно найти укрытие, ночью двигаться небезопасно, — в задумчивости проговорил Ван Хелсинг.
— В любом случае, нам следует поторопиться, — сказал монах, пуская галопом своего гнедого коня.
— Не ожидал от тебя подобной прыти, — на ходу выкрикнул Гэбриэл, догоняя товарища.
— А ты считал, что я буду спокойно сидеть и ждать, пока меня ночью сцапают эти кровопийцы? Ты уже придумал какой-то план?
— Да, — ответил Ван Хелсинг, подгоняя коня.
— И какой же?
— Найдем и убьем Дракулу, заберем Анну, спасем мир, — едва подавив смешок, произнес он.
— Все это, конечно, замечательно, но хотелось бы немного конкретики, — проговорил монах, бросив полный укоризны взгляд на своего спутника.
— Карл, я охотник, а не стратег… Необходимо свернуть с дороги…
Спустя полчаса им удалось найти небольшую пещеру в одной из горных расщелин. Размерами она была не больше склепа, но, по крайней мере, могла служить надежной защитой от ветра и незваных гостей. Влажные камни густо поросли мхом, источая прелый запах, землю устилал ковер из гниющей листвы, превращающейся во влажную кашицу, когда на нее ступала нога человека. В целом, там достаточно спокойно могли разместиться три человека, но вот лошадей пришлось оставить снаружи.
— Нужно натаскать побольше веток, чтобы костер мог продержаться до утра, — проговорил Ван Хелсинг, разнуздывая свою лошадь.
— Мы здесь как в ловушке, я бы предпочел продолжить путь, — заметил Карл, бросив на товарища укоризненный взгляд.
— Сейчас нигде нельзя чувствовать себя в безопасности, но здесь мы хотя бы будем видеть, откуда придет враг. Ни ты, ни я не видим в темноте — на дороге мы превратимся в легкую добычу.
Монах, решив, что дальнейшие пререкания бесполезны, начал молча расседлывать своего коня, искоса поглядывая на Франкенштейновского монстра, устроившегося у самого входа в грот. Этот недочеловек был наголову выше самого высокого из мужчин, которых Карлу приходилось видеть, а смрад, исходивший от его тела, заставлял монаха ощущать комок тошноты, постоянно подступающий к горлу. Если сказать откровенно, то при виде этого существа, он не мог избавиться от ощущения страха и отвращения, соединившихся в его душе.
— Я ему не доверяю, он может убить нас во сне, почему ты так уверен, что это не очередная ловушка Дракулы? Может, он служит ему?
— Это существо нужно нашему врагу, они бы не отпустили его от себя. К тому же он обладает сильной волей, я чувствую это, — бросил Ван Хелсинг, пытаясь разжечь огонь.
Мокрые ветки никак не хотели загораться, выпуская из недр костра больше дыма, чем пламени, но после получасовых усилий путники все же были вознаграждены столь желанным светом и теплом. Отблески огня отбрасывали танцующие тени на каменные стены их временного пристанища, даруя светоч надежды их усталым сердцам.
— Карл, ты дежуришь первым, если почувствуешь опасность – кричи, — проговорил Ван Хелсинг, подавая ему свой арбалет.
Сложившуюся тишину нарушил хруст веток, раздавшийся за спиной монаха. Не сумев справиться с неожиданным приступом страха, он машинально нажал на курок, выпустив серебряную стрелу. Она ударилась о каменную стену грота и рикошетом отскочила прочь.
— Этот неумелый вояка прикончит нас раньше, чем кровососы, — раздался насмешливый голос чудовища, устремившего на монаха свои водянистые глаза.