Спорим, будет больно!
Шрифт:
– Чего тебе? – пугается та.
– Мобилу дай!
– Зачем?
Зинка краснеет и прячет телефон за спину.
– За мясом! – шипит незнакомец, и столько презрительного яда слышится в его словах, что флер слепого обожания мгновенно слетает с моих глаз.
– Повежливее нельзя? – я напрягаюсь.
– Можно. Ты знаешь, цыпа, – короткий смешок открывает идеально ровные белоснежные зубы, – что фотографировать тайком нельзя, уголовно наказуемое действо?
Незнакомец говорит тихо, не повышая голоса, но каждое его слово падает весомо, как камень.
– Н-нет… – лепечет перепуганная Зинка.
– Удали снимки.
– Еще чего! – пытается хорохориться подруга.
И тут я окончательно выхожу из ступора, закрываю Зинку спиной.
Он небрежно осматривает меня с ног до головы, хмыкает. Чувствую себя букашкой, мелькнувшей перед носом гиганта. Этот Арчи почти на голову выше меня и в два раза шире в плечах.
Решительно задираю подбородок, пусть буду мухой, но боевой.
– Слушай, мажор, шел бы ты своей дорогой! Самомнение зашкаливает. Ничего она не снимала. Нужны вы нам!
– Не снимала, говоришь? – Арчи прищуривается.
И опять я чувствую, как его колкий взгляд проникает до печенок и парализует меня.
– Нет.
Я выхватываю сотовый из пальцев Зинки, быстро отправляю все фото, и старые и новые, в корзину.
– Ты что делаешь? – вопит подружка.
Но я уже показываю стерильно чистую галерею мажору.
– Доволен? Пусто! А теперь чеши отсюда… цыпа! Тебя дружки зовут.
В словечко «цыпа» вкладываю все презрение, которое вызывает во мне этот нарцисс. Глаза Арчи превращаются в две синие щелочки. Он наклоняется, обдавая ароматом дорогих духов, и шепчет мне на ухо:
– Языкастая, да? Твоему язычку тоже найдется применение, куколка.
Он подмигивает и делает характерное движение бедрами. Его приятели заходятся смехом. Они даже про свою сломанную тачку забыли.
– Так ее, Арчи!
– Будешь знать, на кого рот разевать, деревенщина?
Кровь отлынивает от моего лица, я отшатываюсь, будто получаю удар под дых. Внутри все сжимается. Никогда, ни разу в жизни, меня еще так не унижали.
– Даже не подходи ко мне! – я сжимаю кулаки и смотрю в упор на ненавистного мажора. – И что будет? – Арчи криво ухмыляется.
– Увидишь!
Одним неуловимым движением он оказывается рядом, жестко хватает меня за подбородок, притягивает к себе.
– За слова и поступки надо отвечать, куколка.
Мы стоим почти вплотную друг к другу. Я слышу, как бьется его сердце, и каждый удар отдается дрожью в моем теле. Я с трудом подавляю панику, сгибаю колено, чуть поднимаю ногу и медленно говорю, хотя просто умираю от страха:
– Спорим, будет больно?
В зрачках мажора мелькает растерянность, он отталкивает меня.
– Больно будет тебе, – короткий гортанный смешок разрядами тока проносится по моему телу. – Когда влюбишься в меня, а я тебя брошу.
Я вспыхиваю до корней волос, прикусываю губу до крови, чтобы не заорать во все горло.
– Не дождешься!
– Деревенщина!
– Варь, Варь, пойдем! – хнычет рядом Зинка, тянет меня за руку.
Но мир вокруг исчез. Вижу только синие омуты глаз мажора, его кривую ухмылку и квадратную челюсть, покрытую щетиной.
– Эй, парни, вы чего пристали к девчонкам? – прорывается сквозь гул в ушах чей-то голос.
Я вздрагиваю, смотрю: у остановки замер автобус. Когда он подъехал, даже не заметила.
– Сейчас полицию вызову, – поддерживает кондукторша, высунувшись в распахнутую дверь.
Арчи тут же поднимает руки в примиряющем жесте, белозубо улыбается.
– Простите, мадам, вышло небольшое недоразумение. За сим…
Он дурашливо низко кланяется, чуть не подметая асфальт ладонью.
– Варь, ну что ты! – вопит Зинка и тянет меня за собой. – Садись уже в автобус!
Я переступаю ногами, ничего не видя, спотыкаюсь о ступеньку, но по-прежнему сверлю взглядом спину мажора.
– Варька, что с тобой? – Зинка толкает меня на сиденье, плюхается рядом сама. – Сама же говорила, что лучшая борьба с хамством – полный игнор.
Нам достаются предпоследние места. Сидеть над задним колесом высоко и не слишком удобно, но сейчас я даже не замечаю этого. Внутри все кипит от возмущения, как лава в жерле вулкана.
– Я так говорила?
– Ага, – Зинка вытирает пот со лба. – Уф, наконец-то избавились! Что-то я перепугалась. Прямо до чертиков. Сейчас описаюсь.
Мы несколько секунд молчим. Меня еще потряхивает, но уже не так сильно, как вначале. Незнакомцы исчезают в недрах своего авто, а синий пригородный Мазик трогается с места.
Гипнотическое притяжение заканчивается, и я только сейчас понимаю, как опасно было спорить с властным и сильным парнем.
«Боже упаси от такого знакомства!» – твержу себе и тут же добавляю: – Нет, каков козел! Возомнил себя богом!».
От этой мысли наступает разрядка, нервное напряжение выходит ознобом. Меня трясет, словно внезапно стало холодно. Зубы выбивают чечетку, пятка стучит о пол. Я пытаюсь прижать каблук к покрытию, и тут замечаю босую ногу подружки.
– Зин, а где твоя кроссовка?
– Ой! – взвизгивает она, вскакивает и кричит шоферу: – Стой! Стой! Дяденька, стой!
– Чего тебе, оглашенная? – сердито оборачивается тот.
– Я сумку на остановке забыла.
Автобус тормозит, Зинка выскакивает и вприпрыжку несется к скамейке, под которой лежала ее кроссовка. Я вижу, как она растерянно осматривается, заглядывает во все углы. Водитель автобуса сигналит. Зинка машет рукой и несется обратно. Она влетает в салон, чуть не плача.
– И где кроссовка? – гляжу на ее пустые руки.