Spqr iv. храм муз
Шрифт:
Улицы здесь были тихие и почти безлюдные – странное явление для Александрии. Я навел справки в одной из открытых лавок и выяснил, что сегодня у евреев день, когда, согласно их странным и загадочным верованиям, они должны находиться дома, а не в молельне. Весьма похвальное благочестие, но не для постороннего наблюдателя.
– А в других районах города пооживленнее будет, – заметил Гермес.
– Несомненно, – согласился я. – Пошли в Ракхот.
Ракхот – это египетский квартал, самый большой в этом космополитичном городе. Он явно превышал размерами греческий, македонский и еврейский кварталы вместе взятые. И выглядел самым странным, особенно на взгляд римлянина.
Египтяне – один из самых древних народов, и, может быть, этим можно объяснить их консерватизм,
При взгляде на них сегодня трудно поверить, что именно этот народ построил все эти поразительные пирамиды, но ведь и греки нынче не слишком напоминают титанов древности, героев Гомера или даже более близких к ним предков времен греко-персидских войн. К своей религии египтяне относятся крайне серьезно, несмотря на то, что многие их боги выглядят чрезвычайно смешно и глупо. Все считают, что боги с головами животных просто смешны, а вот лично мне больше всего нравится тот, которого изображают мертвым, завернутым и упакованным как мумия, лицо оставлено открытым, а сам он стоит стоймя, очень прямо, и его эрегированный пенис торчит из-под бинтов и повязок.
В Ракхоте мы окунулись в обычную шумную толпу. Уличные торговцы раскладывали и расхваливали свои товары, на рынок гнали стада животных, повсюду тянулись бесконечные религиозные процессии – неотъемлемая часть повседневной жизни египтян. Здесь я не просто любовался видами и достопримечательностями. У меня была конкретная цель, но мне не хотелось, чтобы это выглядело так, словно я что-то вынюхиваю.
Первую остановку мы сделали в Большом Серапеуме. Это был еще один экземпляр, представляющий ту циклопическую архитектуру, что так нравилась наследникам первого Птолемея. Почти такой же огромный, как храм Дианы в Эфесе, Серапеум был посвящен богу Серапису, который вообще-то являлся чисто александрийским изобретением. Птолемеи считали, что они способны делать все гораздо лучше, чем кто-нибудь другой, включая изобретение новых богов. Александрия была городом нового типа, и они желали изготовить бога для своего города, который мог бы слить воедино греческие и египетские религиозные практики. Вот они и придумали нового бога с величественным и суровым выражением лица, таким, как у Плутона, и сплавили его с египетскими богами Осирисом и Аписом, отсюда произошло и его имя – Серапис. И по каким-то непонятным причинам это новое, довольно грубо сколоченное божество стало популярно, и сегодня ему поклоняются чуть ли не во всем мире.
Серапеум, как и царский дворец, в сущности, являет собой настоящий город внутри города. Здесь имеются пастбища и стойла для жертвенных животных, несколько когорт жрецов и служителей, склады и кладовые, полные сокровищ и всякой прочей дребедени, а также знаменитых произведений искусства. А чтобы все это охранять, имеется даже свой арсенал и стража.
Сам храм был обычным, даже скучным – стандартная греческая постройка, только значительно больших размеров, чем было принято в других странах. Он стоял на высоком искусственном холме, сложенном из камня, верхняя площадка, доступная взгляду, была всегда открыта для публики. Там и находилась статуя бога, имевшая на удивление скромные пропорции. Все здесь было рассчитано на зевак. Поскольку Серапис являл собой, так сказать, агломерацию хтонических богов [42] , сами молебствия и прочие
42
Хтонические боги – т. е. связанные с землей и подземным миром. У греков это, к примеру, Аид, Плутон, Гея, Деметра и т. д.
43
Крипта – подземное помещение под храмом, позднее – часовня под алтарной частью ранних христианских церквей.
Я немного побродил среди всех этих чудес, пялясь на них подобно всем остальным зевакам и чужестранным посетителям, но на самом деле цели у меня были совсем другие. Все мое внимание было приковано к храму меньших размеров, расположенному через две улицы к югу от Серапеума. Над его крышей поднимался столб дыма, как из небольшого вулкана, и ветерок доносил оттуда завывающие звуки печального песнопения и бряцанье музыкальных инструментов. Я остановил одного из жрецов, мужчину, одетого в греческие священнические одежды, но с накинутой на плечи леопардовой шкурой – на египетский манер.
– Скажи мне, господин, – осведомился я, – какому богу поклоняются вон в том шумном храме?
Он повернулся туда и с надменной высоты Серапиона надменно уставил свой не менее надменный и огромный нос в сторону храма, о котором шла речь.
– Это храм Баала-Аримана, мой господин, однако в старое доброе время он был посвящен Гору. Рекомендую тебе избегать его, сенатор. Этот культ был принесен сюда грязными, вонючими чужестранцами, и посещают его только невежественные, бесстыжие и гнусные выродки. Они поклоняются этому варварскому богу, устраивая отвратительные оргии.
Гермес подергал меня за руку:
– Пошли! Пошли туда!
– Да, мы именно так и поступим, но только потому, что это входит в план моего расследования, – ответил я.
Мы спустились по великолепной лестнице с холма Серапеума и миновали два квартала, отделявшие его от храма Баала-Аримана, в который тянулась толпа молящихся, зевак и бездельников. Кажется, торжества и празднества по случаю его открытия все еще продолжались. Люди плясали под звон цимбал, бряканье колокольчиков, завывание флейт и грохот барабанов. Некоторые валялись неподвижно на земле, до предела вымотанные своими благочестивыми экзерсисами.
По всему храму и во дворах вокруг стояли огромные бронзовые курильницы, в которых дымились благовония. И, как я понял чуть позже, это было необходимо. После того, как в жертву принесли пятьдесят быков, земля и камни мостовой пропитались кровью настолько, что с ней уже не могли справиться канавы и дренажная система храма. Благовония хоть немного, но отгоняли мух и забивали жуткую вонь. Головы и шкуры быков были повешены на столбы, мордами в сторону храма.
Подобно большинству египетских храмов, он был довольно тесен: толстые стены и внутри, как принято у египтян – целый лес мощных колонн. В дальнем его конце возвышалась статуя сидящего бога. Баал-Ариман был настолько уродлив, что я до сих пор не знаю, почему те, кто видел эту статую, не превращались в камни от омерзения. У бога была голова льва, но, видимо, божество страдало какой-то разновидностью страшной проказы. Тело принадлежало истощенному мужчине, но было украшено иссохшими женскими грудями, а на чахлые плечи было накинуто что-то вроде плаща, сделанного из бычьих тестикулов. Мух в этом внутреннем святилище было просто бесчисленное количество.
– Ты пришел сюда, дабы выразить почтение великому Баалу-Ариману?
Я обернулся и увидел перед собой Атакса, по-прежнему украшенного неизменным змеем.
– Римский посланник всегда проявляет должное уважение к богам тех стран, которые посещает, – сообщил ему я.
После этих слов я взял щепотку благовоний из большой чаши и бросил ее в угли, что тлели в курильнице перед этой отвратительной статуей. Поднявшееся над нею облачко дыма лишь самую малость уменьшило ужасный запах.
– Превосходно! Мой господин будет доволен. Он испытывает неизбывную любовь к Риму и хотел бы попасть в число богов, которым поклоняются в этом величайшем городе мира.