Справедливость

Афанасьев Семён

Впрочем, последнее уже крамола, — одёргивает себя Ермек, — и, по большому счёту, Глава в подобном отношении замечен не был. Видимо, восемьдесят лет — это действительно возраст в восемьдесят лет. У Ермека мать — ровесница, ей тоже исполнится восемьдесят в следующем месяце.

Иногда, ради смеха, майор представлял, как в этом почтенном возрасте его мать выполняет хотя бы какие-то функции Главы. Получалось смешно: маме бы до калитки дойти без проблем. Да до врача сразу дозвониться… куда уж Страной управлять.

Когда

тебе восемьдесят, и последние тридцать с лишним лет ты был публичной личностью (и работал достаточно тяжело, чего уж; что правда — то правда), то многое тебе уже сложно делать чисто технически. Это как раз понятно… Как и то, что неограниченную власть из рук даже в восемьдесят выпускать не охота. Не отдавать же, в самом деле, тому «народу» из Конституции…

Ермек уже не был наивным идеалистом, и многое видел изнутри.

Но был именно у него в душ е и противовес: как человек верующий, на своём месте он был не против отработать то, что отработать можно. Не в последнюю очередь для того, чтобы и две его дочери ходили по улицам спокойно.

Не понятно только, почему сами менты не понимают этих очевидных и простых моментов.

Глава 16

Проводив посетителей и Имроншоеву, убрав за собой в приёмной, Ермек прикидывает все возможные сложности будущего дела: если браться всерьёз, то о защите от «палок в колёса» лучше позаботиться загодя. Идеализм ни коим образом не исключает тщательного планирования — эту формулу майор вывел для себя давным-давно. Один из его учителей так и вообще любил повторять:

— У нас здесь теплица. Все расслаблены и по сторонам не смотрят. На два шага вперёд никто не считает. А вот если в реальной (имелось в виду, в боевой) обстановке, то запомни: сухих педантов, выверяющих всё многократно от и до, привозят мёртвыми значительно реже. Чем ура-залихватских рубак, — непосредственный руководитель явно имел в виду тогдашнего Начальника Службы.

Имевшего прозвище «Македонский» отнюдь не из-за полководческих или иных стратегических талантов. А исключительно из-за пристрастия к примитивным силовым решениям, не продуманным даже на два шага вперёд. Кстати, задержался в должности тот начальник службы ровно год…

— У сапёров вообще лучше иллюстрация, — продолжал тогдашний шеф. — Говорю банальности, но ты ещё молодой и не в курсе. У сапёров, из сухих педантов подрывается максимум один из ста. И то, при объективном стечении форс-мажорных обстоятельств. А вот среди восторженных идиотов…

Текущая работа Ермека на задачи сапёров технически походила мало. Но методически, к правильной тактике прислушиваться стоило всегда.

Отнеся обратно чай и посуду, ещё раз поблагодарив коллег, Ермек в итоге решается на исключительные меры: задействовать административный ресурс.

По-хорошему, докладывать куратору (начальнику главного

отдела) — и так прямая обязанность. Предусмотренная штатными процедурами.

Но Ермек решает начать кое-что предпринимать прямо сейчас, поэтому заручиться поддержкой следует безотлагательно.

Тот случай, когда везение (помощь Всевышнего?) сбрасывать со счетов не стоит: куратор Ермека, именно что по случайному совпадению, застал в Службе ещё деда Ермека. Самое смешное, что дед майора и текущий куратор между собой здорово не ладили: дед представлял собой старую гвардию, прошедшую чуть не горнило Большой Войны и на следующее поколения работников смотрел свысока (порой заслуженно).

Куратор же, напротив, был на поколение моложе и очень хорошо образован. В отличие от большинства своих сверстников, карьеру свою куратор начинал (вернее, продолжал, но в первые *****ть лет службы) в управлении С, занимавшемся нелегальной разведкой. И работал от самой главной тогдашней Столицы. И был самим что ни на есть реальным нелегалом, именно что по ту сторону границы. Ещё и в тот самый период, когда все сети (и основные, и дублирующие) на той стороне работали в полную силу: чего ожидать от Китая, было не ясно. А ядерное преимущество — не тот козырь, который политическое руководство тогда ещё Империи стремилось задействовать в первую очередь (как-никак, соцстраны, что ни говори).

Пикантности в ситуацию добавляло то, что дед был представителем титульного этноса Республики, а куратор — уйгуром (кстати, у него и сейчас была кличка Уйгур). Москва в детали не вникала, но в «разборах полётов» между дедом Ермека и строптивым уйгуром (считавшим, что и он кое-что в жизни видел, хотя войну и не застал) национальный вопрос тоже играл свою пикантную партию. В моменты жёстких споров, оба сотрудника, не сговариваясь, переходили на свои языки, под удивление не понимавших подоплёки конфликта русских. Коих тогда было большинство.

Вернулся окончательно, кстати, Уйгур с той стороны только в тысяча девятьсот девяносто втором году, через всё ту же Москву. В Москве оставаться почему-то не пожелал. И именно после этого пару лет жёстко конфликтовал с дедом в «родном» управлении.

А его отношения с дедом изменились на сто восемьдесят градусов в тот день, когда дед вышел на пенсию. Уйгур тогда сам пришёл к ним домой; они с дедом оккупировали мансарду на всю ночь и вышли из помещения только под утро, поддерживая друг друга и в дымину пьяные. Чего за обоими ранее не водилось.

На последующие осторожные вопросы Ермека, дед сперва отшучивался и отмахивался (видимо, соблюдая до упора «правила игры» касательно того, что о некоторых конкретных управлениях ничего рассказывать нельзя, даже своим). А потом дед и вовсе умер от инсульта, и расспрашивать стало некого.

Уйгур же, принимая Ермека на работу лично, долго молча смотрел на него, беззвучно шевеля губами. Потом встал из-за стола, хлопнул Ермека по плечу и пробормотал: «Сработаемся… Вылитая копия».