Шрифт:
Рэй Брэдбери
Спринт до начала гимна
– Да что тут спорить - Дун, конечно, сильнее!
– Черта с два он сильнее!
– У него реакция умопомрачительная, под уклон летит как стрела; глазом не успеешь моргнуть, как его уже след простыл!
– Все равно Хулихен его побьет!
– Так пусть сейчас и попробует!
Я сидел в дальнем углу бара на Графтон-стрит и слушал, как поют тенора, умирают и не могут умереть концертино и, высматривая несогласных, рыщут в дымном воздухе споры. Бар назывался "Четыре провинции", время - для Дублина было позднее, и уже нависала реальная
– Победит Дун!
– Нет, Хулихен!
Самый маленький из них там, в другом конце зала, обернулся, прочитал на моем чересчур открытом лице любопытство и завопил на весь бар:
– Я вижу, вы американец! И вам, видно, интересно, из-за чего весь этот шум! Вы мне доверяете? Послушаетесь меня, если я вам посоветую, на кого ставить в большой, хотя она и местного значения, спортивной встрече? Если да, пожалуйте сюда!
И я пошел с кружкой "гиннеса" на другой конец "Четырех провинций" к собравшимся крикунам. Скрипач прекратил расправу над мелодией, которую он играл, и вместе с пианистом устремился туда же, а вслед за ними двинулся и вокальный ансамбль.
– Меня зовут Тималти.
– И человечек пожал мне руку.
– Дуглас, - представился я, - пишу для кино.
– Для кино?!
– взвыли вокруг.
– Для кино, - скромно подтвердил я.
– Вот удача-то! Прямо поверить трудно!
– Тималти снова, еще крепче, сжал мою руку.
– Лучшего судьи не найтись. В спорте разбираетесь? Знаете, например, бег по пересеченной местности, на четыреста сорок ярдов и другие пешие прогулки?
– Я видел две Олимпиады.
– И для кино пишет, и на Олимпиадах бывал!
– Тималти прямо задохнулся от восторга.
– Да, такого, как вы, увидишь нечасто. Ну а об особом всеирландском десятиборье вы слышали? Оно ведь имеет отношение к кинотеатрам.
– К стыду моему, не слышал.
– Не слышали? Хулихен!
Миг - и передо мной уже стоял улыбающийся человечек ростом ниже даже, чем Тималти; он засовывал в карман губную гармошку.
– Хулихен, лучший гимновый спринтер Ирландии, - представился он.
– Какой спринтер?
– не понял я.
– Гим-но-вый, - произнес по слогам Хулихен.
– Гимновый спринтер, самый быстрый.
– За время, что вы в Дублине, - спросил Тималти, - вы в кино были?
– Был, и не один раз. Вчера вечером смотрел фильм с Кларком Гейблом, позавчера - старый, с Чарлзом Лафтоном...
– Достаточно! Вы такой же, как мы, ирландцы. Не будь кинотеатров, чтобы уводить безработных и бедняков с улиц, и пивных, чтобы приманивать их кружкой, мы бы давным-давно уже выбили из нашего острова пробку, и остров бы затонул... Так, - он потер руки, - ну а замечали вы у нас что-нибудь особенное, когда кончается картина?
– Когда кончается картина?
– задумался я.
– Подождите, вы имеете в виду национальный гимн?
– Слышали, ребята?
– воскликнул Тималзи.
– Точно, догадался!
– зашумели вокруг.
– Каждый вечер, из года в год, в конце каждого треклятого фильма, запричитал Тималти, - оркестр, будто ты и так не слыхал уже тысячи раз эту осточертевшую музыку, начинает играть ирландский гимн. И тогда...
– Тогда, - сказал я, подстраиваясь под общий тон, - если ты хоть чего-нибудь стоишь, ты постараешься за драгоценные секунды между концом фильма и началом гимна выскочить из зрительного зала.
– Правильно! Кружку ему за это!
– закричали вокруг.
– Я в Дублине всего четыре месяца, и то гимн уже начал мне приедаться, заметил я вскользь.
– Не хочу сказать этим ничего плохого, - поспешил я добавить.
– Никто о дурном и не подумал!
– отозвался Тималти.
– И сами мы патриоты, ветераны Ирландской Республиканской Армии, участники восстаний против англичан. Мы все любим свою страну, но когда вдыхаешь воздух, который ты уже десять тысяч раз выдыхал, у тебя начинается головокружение. И поэтому, как вы заметили, за три-четыре посланные богом секунды любой еще не совсем спятивший зритель норовит пулей вылететь из зала. И быстрее всех вылетают...
– ...Дун и Хулихен. Гимновые спринтеры, - закончил за него я.
Они улыбались мне. Я улыбался им.
Мы все так радовались моей сообразительности, что я просто не мог не угостить каждого кружкой пива.
Слизывая с губ пену, мы дружелюбно посматривали друг на друга.
– В настоящую минуту, - прочувствованно сказал Тималти, обозревая эту идиллическую сцену, - меньше чем в сотне ярдов отсюда, в темноте кинозала "Графтон", в середине четвертого ряда, у самого прохода, сидит...
– Дун, - докончил за него я.
– И откуда он все это знает?
– изумленно воскликнул Хулихен, приподняв в знак почтения ко мне кепку.
– Так или иначе, - Тималти подавил недоверие к моим способностям, - Дун и на самом деле сейчас там. Картины он до этого не видел, она с Диной Дурбин, ее вытащили на свет божий по просьбе зрителей, и время сейчас...
Все взгляды обратились к настенным часам.
– Десять!
– выдохнула компания.
– Значит, через каких-нибудь пятнадцать минут из зала повалят зрители...
– И?..
– сгорая от любопытства, заторопил его я.
– И, - ответил Тималти, - если мы пошлем туда Хулихена проверить, кто из них двоих ловчее и быстрее, Дун будет готов принять вызов.
– Неужели он сидит в кино исключительно ради спринта?
– Конечно, нет. Он сидит там ради песен Дины Дурбин и всякого такого. А вообще он здесь, в баре, играет на пианино, на это и живет. Но если Дун увидит, что перед концом сеанса через проход от него сел Хулихен, он поймет. Они отсалютуют друг другу и будут сидеть и слушать красивую музыку, пока не увидят на экране: КОНЕЦ.
– Вот именно!
– Хулихен, пританцовывая на носках, начал сгибать и разгибать руки.
– А ну давайте его сюда, сейчас я с ним разделаюсь!